— Ты имеешь в виду, чтобы я продолжила её дело, — поправила её Офелия. — Ты не привязана к поместью Гримм. Это не твоя ноша, и я никогда бы не пожелала её тебе.
Офелия прикусила губу и закрыла глаза на мгновение, глубоко вздохнув, чтобы её горе и тревога не вырвались наружу. Она предпочла бы сосредоточиться на своей ярости. Ярость за то, что её мать оставила её здесь, чтобы она взяла на себя семейную магию и поместье Гримм, задолго до того, как она была готова. Возможно, злиться на покойную мать было дурным тоном, но гнев легче было перенести, чем горе, которое пряталось у неё под кожей. Ярость и злоба могли её подпитывать, толкать вперёд, но, если она даст волю горю, она не была уверена, что сможет выбраться из этой ямы.
Женевьева бросила на сестру возмущённый взгляд.
— Чёрт возьми, Офи, я не собираюсь оставить тебя навсегда. Кроме того, нам не нужно принимать решения о поместье Гримм прямо сейчас, хорошо? Тебе не нужно сразу становиться на место матери и помогать всем подряд в Новом Орлеане только потому, что она и бабушка это делали. Я знаю, сейчас всё кажется подавляющим, но то, что мы унаследовали поместье Гримм, не значит, что мы обязаны…
— Хватит, — потребовала Офелия, снова глядя в гроб.
Женевьева сжала губы. Офелия ещё не знала, как сказать сестре правду — Женевьева всё ещё была полна мечтаний о том, что они смогут вместе путешествовать по миру, как обещали друг другу в детстве. Но теперь, когда их матери больше нет, судьба поместья Гримм была уже решена в сознании Офелии.
Офелия протянула руку и провела пальцами по пустым щекам матери. Когда она выйдет из этой комнаты, она сможет видеть Тесс Гримм только в своих воспоминаниях. Воспоминаниях о странной женщине, которая пила семь чашек чая в день, пока от неё не начинало пахнуть ванилью и чаем, смешанными с ароматом заклинательных солей и магии. О её спокойном голосе, читающем книги в библиотеке поместья перед обедом, и металлическом звоне мечей на уроках фехтования вечером. О том, как она учила Офелию всем правилам магии и обращения с мёртвыми, пока Женевьева брала уроки игры на пианино в гостиной. О запахе гумабо и медового кукурузного хлеба каждое воскресенье зимой.
— Мы ещё встретимся, когда-нибудь, — тихо пообещала Офелия.
Если не постучишь по той двери три раза в следующие пять секунд, ты тоже умрёшь, — прошептал зловещий Призрачный Голос в её голове.
Офелия резко втянула воздух, когда перед глазами промелькнули образы её собственной преждевременной смерти. Тёмная фигура стояла перед ней, разрывая её мягкую плоть когтями, длинными, как её пальцы.
Тик-так.
Её мышцы сжались от страха, и, поддавшись панике, она стремительно бросилась к двери.
— Офелия? Чёрт, это опять голос? — Женевьева рванулась вперёд в своих розовых юбках из тафты, протягивая руку с тревогой.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Офелия споткнулась о подол своего платья, но добралась до двери, трижды постучав по ней костяшками пальцев прежде, чем Призрачный Голос успел досчитать до конца. И вдруг — тишина. Голос исчез, растворившись в её сознании, как дым.
— Девушки? — раздался голос коронера с другой стороны двери. — Вы постучали? Дверь не заперта, знаете ли.
Ни одна из сестёр не стала объяснять, когда Женевьева потянулась к двери и распахнула её. Мужчина посмотрел на них с жалостью, когда они вышли, запирая за ними дверь и провожая их к выходу. Женевьева бросила на него недовольный взгляд. Она ненавидела, когда её жалели.
— Удачи, — коронер кивнул им, когда они шагнули в лучи позднего полуденного солнца. Офелия лишь слегка опустила голову в знак благодарности, следуя за Женевьевой, которая не удостоила его ни малейшего внимания, пока они быстро удалялись.
ГЛАВА 3. СЛУХИ
Воздух в Новом Орлеане всё ещё был наполнен странным напряжением, которое Офелия почувствовала по пути в морг, но, возвращаясь домой, она заметила, что что-то изменилось. Прощание с матерью окутало её туманом эмоций, настолько густым, что она не могла думать ни о чём, кроме горя. Однако теперь она видела, что Новый Орлеан был в необычном состоянии этой ночью.
Улицы Садового района казались темнее, чем обычно, несмотря на оставшиеся лучи вечернего солнца. Каблуки её ботинок гулко стучали по брусчатке, пока они с Женевьевой шли по дороге. Обычно эти улицы были бы переполнены каретами и туристами, направляющимися в Квартал и обратно, а где-то вдали бы звучал джаз. Но сейчас улица перед ними была неподвижной, погружённой в тени и тишину, которая била в уши Офелии: что-то зловещее витало в воздухе.