— Слушай, если тебе нужно стукнуть по стене, чтобы освободиться от этого голоса, я не осуждаю. Это одна из самых безобидных вещей, которые я видел в Фантазме, уверяю тебя, — его глаза сузились. — Но заставлять себя верить в то, что ты заслуживаешь боли из-за этого, — совсем другое дело. И если тебя мучают эти испытания… в первую очередь заботиться о себе— это не грех. Ты понимаешь это?
Она посмотрела на свои руки.
— Просто… всю жизнь люди осуждали мою мать за то, кем она была, — за то, кем теперь стала я. Некромантка. Для многих это одно и то же — грешница, демон. И иногда так легко слушать голос в голове, когда он говорит, что я чего-то не заслуживаю. Кто захочет находиться рядом с тем, кто связан со смертью и тьмой? Это же ужасно…
— Потому что я, конечно же, не понимаю, что значит быть окружённым смертью и грехами? — сухо ответил он.
Намёк был ясен.
— Можем поговорить о чём-то другом? — взмолилась она. — После всего, что произошло… Чёрт возьми, я просто хочу снова почувствовать что-то хорошее.
Взгляд Блэквелла тут же стал более внимательным, полным огня.
— И что же заставит тебя почувствовать себя хорошо прямо сейчас, ангел? — прошептал он.
Она сглотнула, чувствуя, как ответ пульсирует на кончике языка, но не смогла произнести его вслух. Это была плохая идея, слишком опасная даже для мысли. Но он дразнил её, бросал ей вызов. Она знала это. И всё равно — разве не заслужила она немного удовольствия после всех этих ран, крови и страданий, которые только что пережила? Если боль в этом месте гарантирована, почему бы не найти хоть немного удовольствия там, где возможно?
Он сделал ещё один шаг ближе, и она прижалась к стене позади себя. Блэквелл опёрся рукой о стену над её головой, наклоняясь к ней.
— Ну же, ангел. Скажи мне, что я могу сделать, чтобы тебе стало хорошо. Я весь в твоём распоряжении.
Она подняла лицо, едва касаясь его губ, но не произнесла ни слова. Низкий, чувственный звук вырвался из его горла, и он свободной рукой потянулся к её корсету, едва касаясь ткани. Пальцы осторожно начали развязывать шнурки, по одному, медленно, пока кровь, покрывающая его руки, не оставила следы на нежном белом платье под корсетом.
— Скажи мне, чего ты хочешь, — пробормотал он.
Её дыхание стало прерывистым, когда корсет наконец упал, и его пальцы принялись расстёгивать пуговицы платья. Одну за другой. До самой талии. Холодный воздух коридора коснулся её горячей кожи, а его пальцы скользнули вниз, оставляя едва заметную красную линию.
— Ты первый, — прошептала она. — Чего хочешь ты?
Он наклонился к ней, касаясь губами линии её челюсти медленно и мучительно. Его слова, шепчущиеся на её коже, были как ласковый яд:
— Я хочу, чтобы ты позволила мне увидеть тебя. Всю. Ни одно из того, что я видел раньше, не заставило меня отвернуться. Никакое преступление не заставит меня перестать желать тебя вот так. Как бы запретно это ни было.
Его губы замерли у пульса на шее, прежде чем он продолжил:
— Я хочу узнать всё. Хочу увидеть самые тёмные уголки твоего сознания.
Он приблизил губы к её уху, шепча едва слышно:
— Хочу вкусить твои грехи.
С этими словами что-то в ней проснулось. Она немного отстранилась, ухватившись за его рубашку, чтобы удержать равновесие, прежде чем поднялась на носочки и впилась в его губы. Этот поцелуй не был нежным или робким. Он был всепоглощающим. Огонь — тот, что она так долго подавляла в себе — вспыхнул внутри, когда он крепко прижал её к себе, одной рукой сжимая её волосы, а другой обвивая её талию, словно в тисках. Она застонала, когда он углубил поцелуй, пробравшись языком в её рот и легко царапнув её губу зубами. Когда он отстранился, давая ей возможность перевести дыхание, её губы пульсировали и были покрасневшими.
Он опустился на колени перед ней, осыпая поцелуями её шею, и её сердце забилось сильнее, а ларец на груди словно сросся с кожей, обжигая её. Офелия беспокойно огляделась по коридору, проверяя, нет ли поблизости свидетелей. Блэквелл тихо усмехнулся над её нервозностью, поднимая её юбки и закидывая их на её бедра.
— Пусть кто-нибудь попробует нас прервать, — с угрозой в голосе сказал он.
— Что… что ты делаешь? — едва дыша, спросила она.
Он поднял на неё взгляд, полный озорства и обещания:
— Вкушаю.
Она едва не захлебнулась собственным шоком, но времени на ответ не было: Блэквелл уже начал осыпать поцелуями чувствительную кожу её оголённых бёдер. Вдоль её позвоночника пробежала дрожь с каждым новым движением его губ, и грудь срывалась на неровные, прерывистые вздохи, полные предвкушения. Его рука медленно скользнула вверх по её ноге, к тонкому кружеву на бедре, а затем, не дав ей опомниться, он одним движением разорвал её нижнее бельё и отбросил в сторону.