«Точка» Суронина, где с недавних пор поселился Султан, находилась за пару километров от Лютнева, и основной путь к хутору — или к тому, что от него осталось, — идеально способствовал моему продвижению вперёд, по крайней мере, на первом этапе. Я не спеша шагал по хорошо утрамбованной колесами машин и тракторов почве, не собираясь пока сходить с дорожного полотна на обочину. Из деревенского жителя мне давным-давно пришлось превратиться в городского, и ноги мои, привыкшие к асфальту и брусчатке, уже почти позабыли то неповторимое ощущение, какое возникает при соприкосновении подошв с первозданной, хоть и используемой, но всё же необработанной человеком поверхностью земли. Во время шествия ничто людское не нарушало моего добровольного одиночества и спутниками мне были только редкие птицы в безоблачном голубом небе, да насекомые в зелёной траве по краям дороги. От палящего солнца меня защищали бейсболка на голове, просторная белая футболка, льняные светлые брюки и свежий ветерок, обдувающий тело и приятно холодивший кожу. Чистый степной воздух наполнял мою грудь, и мне казалось, что я ещё никогда в своей жизни не дышал так глубоко и легко и не чувствовал себя настолько свободным, будто сама природа, а может, таинственная субстанция, сочетающая в себе пространство и время, или непостижимая для человеческого индивида вековечная первооснова безраздельно властвующей здесь экосистемы тихо и при этом настойчиво звала меня: «Иди ко мне, забудь обо всём, избавь свой разум от беспокойных мыслей, живи сейчас и не думай ни о прошлом, ни о будущем!»
Я всем сердцем поддался беззвучному магнетическому призыву в моей голове, как только завидел вдалеке размытые очертания невысоких построек — ещё сохранившихся домов хутора Лютнев, — и сразу свернул с дороги, а уже в следующий миг равнинный ландшафт полностью поглотил меня, приняв в свои заботливые объятия, словно отец, встретивший блудного сына после долгих лет разлуки. Поначалу в моей душе ещё гнездились опасения насчёт того, что передвигаться по девственной земле, на которой заросшие ковылём, полынью, типчаком, житняком и прочими, неизвестными мне, травами участки чередовались со светло-каштановыми голыми проплешинами, непонятно по какой причине не завоёванными всесильной растительностью, будет нелегко для меня, позабывшего, что такое дикая степь, но все сомнения оказались напрасными. Единственной обузой являлась лишь сумка, чей вес неизбежно становился всё ощутимее с каждым пройденным километром, однако в этом была исключительно моя вина, ведь чужеродный для данной местности искусственный предмет и его не менее противоестественное содержимое были сознательно привнесены сюда извне и, разумеется, не могли не вызвать своим нежелательным вторжением дисбаланс в окружающей меня идиллии. С другой стороны, балласт за спиной служил дополнительным напоминанием о непосредственной цели похода и тяжесть «Чёрного рыбака» волей-неволей вынуждала меня не замедлять темп шагов.
На удивление даже по прошествии стольких лет я всё ещё мог хорошо ориентироваться в пространстве, знал, куда нужно идти, и не сбивался с пути, что разительно отличалось от того ощущения, какое всецело охватило меня, когда я очутился в главном городе области. Там улицы и здания казались мне чужими и незнакомыми, тут же я чувствовал свою неразрывную тождественность с землёй, воздухом и природой, как будто моё естество насквозь пронзали незримые струны бытия этого на первый взгляд ничем непримечательного края и тесно связывали с ним и с населявшими его существами — растениями и животными. Мои чувства максимально обострились, и порой мне казалось, что я способен слышать недоступные для человеческого уха звуки: как тянется к небу зелёная травинка, неутомимо преодолевая силу притяжения родной планеты, и как пушистая гусеница неторопливо ползёт по её тонкому стеблю, как спящий суслик сопит в своей уютной прохладной норке, и как робкий тушканчик суетливо прыгает на задних лапках в зарослях дикорастущего кустарника в поисках пропитания. Время словно застыло, а ясный солнечный день вроде бы совсем не собирался уступать место тёмной звёздной ночи, и у меня постепенно сложилось устойчивое впечатление, что какая-то неведомая стихия усердно пытается остановить моё продвижение, тем не менее даже её первобытного могущества было недостаточно, и я упрямо шёл вперёд, хотя в других обстоятельствах с радостью подчинился бы этой доброй и заботливой власти.