— А вот я — вчера! С утра встал и занялся чтением, а потом вдруг осознал, что большего-то мне и не требуется! В его историях великая мудрость заключена!
— Ты хоть трезвый был?
— Когда читал — да, когда жёг — нет.
— Блин, ты, в натуре, юморист!
— Напрасно смеёшься, Артур. Советую тебе ещё раз ознакомиться с ними на досуге. Только очень внимательно, тогда быстро сможешь узреть мою правоту. Философская галиматья учёных мужей, какой они испачкали тонны бумаги, вовсе не нужна обычному человеку. Ему хватит и Крылова. В его текстах он отыщет то, что нужно знать о людях, да и о себе самом!
— Так я вроде слышал, что Крылов некоторые идеи и сюжеты у других писателей стырил.
— А без этого никак нельзя, — снисходительно усмехнулся Ёхан. — Все авторы друг у друга воруют, даже если сами того не ведают.
— Как так?
— Дело в том, что наши мысли, представления, гипотезы, страхи, желания, надежды и эмоции никогда не пропадают бесследно. Они накапливаются в специальной ментальной прослойке, которая словно незримым одеялом обволакивает Землю, и мы время от времени подключаемся к ней и черпаем оттуда вдохновение...
— Ну ты и загнул! Сам-то хоть веришь в эту теорию?
— По-иному и быть не может. Так оно и есть!
Я сел в одно из потёртых кресел, а мой друг, наоборот, встал с дивана и подошёл к столу. Там он наполнил стакан самогоном примерно до половины и тут же выпил, закусив затем горькую жидкость яблоком. Взяв ещё один фрукт с тарелки, он кинул его мне со словами:
— Попробуй! Вкусные... Ербул позавчера привёз.
— А чё, его сегодня не будет здесь? — спросил я, вгрызаясь зубами в сочную мякоть.
— На этой неделе больше не приедет. У него какие-то дела в Новомелинке.
— Жаль...
— Тренироваться хотел?
— Нет. Просто поболтать. Он же в последнее время почти всегда бухой. Как с ним тренироваться?
— Это жизнь... — вздохнул Иоганн и возвратился на своё место на диване.
— «Жизнь»?
— Да, жизнь... Не нашёл Ербулат себя в жизни. Молодой и сильный, и далеко не дурак, но вот слишком честный. Не самое лучшее сочетание для нашей страны. Сейчас ведь успех светит таким, как эти, как их там...
— Кто?
— Ну эти... Бандюки пустоголовые. Двое местных среди них, а остальные шесть с района.
— «Интернационал»? Они же не бандиты. Никого не грабят, не убивают. В страхе только, гады, всех держат...
— Пока ещё не убивают, но скоро будут. Помяни моё слово! Им прямая дорога либо в какую-нибудь серьёзную бригаду, либо за решётку. Скорее всего, сначала одно, а потом уже и другое.
— Всё возможно... Слушай, почему ты тогда с Ербулом постоянно квасишь, если знаешь, что для него это не лучший выход?
— Да потому что я сам такой... Потерянный по жизни... Овцевод, хренов...
Мой собеседник замолчал и опять повернул голову к окну. Мне сразу стало как-то неловко: его унылые глаза, худая шея, торчавшая из воротника слишком большой для него рубашки, бледное небритое лицо и совсем не предназначенные для физической работы длинные, узкие пальцы, которыми он пригладил свои растрёпанные светлые волосы, — все эти внешние признаки вызывали жалость и желание помочь, однако, кроме дружеской беседы, предложить ему с моей стороны было совершенно нечего. А ведь я хорошо помнил его ещё другим... Иван появился в Серебреках благодаря своей жене. Его супруга была родом из моей деревни, и он познакомился с ней в период учёбы в педагогическом университете. В нашей школе практически всегда имелись вакантные места, и её родители решили пристроить «зятька» поближе к себе. Получив диплом, Ёхан стал работать учителем биологии и истории (несколько странная комбинация, но при катастрофической нехватке кадров такой вариант был, безусловно, спасением для учебного заведения) и первое время с большим энтузиазмом принялся за дело. Несмотря на многообещающий старт карьеры и профессиональной деятельности, год или два спустя на него почему-то посыпались различные неприятности: разлад и «разборки» в семье, проблемы и подчас ожесточённые споры с властным директором школы — пожилой женщиной «советской закалки» и соответствующих принципов, — и вдобавок ко всем бедам мужчины-коллеги, самозабвенно любившие «посинячить», стали постепенно склонять его к чрезмерному употреблению спиртного.