Обитатель дома широко зевнул и спросил, лениво почесав пятернёй волосатую грудь и дыхнув на меня перегаром:
— Чё надо? Мужик, ты зачем меня разбудил?
— Привет, Петюня! Не узнаёшь? — поздоровался я и ответил вопросом на вопрос, постаравшись при этом улыбнуться как можно приветливее.
Покрытая многодневной щетиной челюсть Петра отвисла вниз, а заспанные глаза округлились от изумления. Он растерянно смотрел на меня около минуты, пытаясь принять очевидное и поверить в моё присутствие на пороге собственной хибары, но потом, похоже, собрался с мыслями и выпалил:
— Артур, как так? Ты здесь?!
Я не смог удержаться и рассмеялся, видя реакцию своего бывшего одноклассника на моё появление. Несколько секунд спустя на его физиономии вначале заиграла робкая улыбка, а затем Петька уже и сам оглушительно захохотал и, сделав шаг вперёд, заключил меня в крепкие объятия.
— Блин, какой ты здоровый стал! — отстранившись, с неподдельным восхищением в голосе произнёс он. — Из качалки, наверно, не вылазишь?
— Есть немного, — кивнул я. — Что, так и будем здесь стоять? Или всё-таки пригласишь меня к себе?
— Заходи, конечно, — смутился Петюня и добавил: — Только у меня беспорядок. Не пугайся!
— Пофиг...
Он не обманул — внутри хижины царил форменный бардак. Кучи разного хлама, мятой одежды и белья громоздились на двух потёртых креслах и четырёх видавших виды стульях, продавленном старом диване и кое-где даже на полу, покрытом древним и местами затёртым до дыр линолеумом. В центре комнаты, выполняющей одновременно роль зала и кухни, находился довольно крепкий и массивный деревянный стол, почти полностью заставленный чистой стеклянной и керамической посудой, а также пластиковыми бутылками с водой и какими-то газированными напитками. У стены, оклеенной однотонными дешёвыми обоями, располагался широкий шкаф, слева от него висели книжные полки, однако вместо книг они были забиты магнитофонными кассетами и компакт-дисками. Рядом, в одном из углов помещения, на низкой тумбочке примостились небольшой импортный телевизор и серый, изрядно поцарапанный музыкальный центр Panasonic, а неподалёку от входной двери стояли холодильник, тумба с кухонной мойкой и электрическая плита.
Хозяин собрал в охапку вещи с дивана и отнёс их в соседнюю комнату — скорее всего, спальню, — комментирую и описывая на ходу свои эмоции по поводу моего нежданного визита. Я устроился на диване, молча слушая его болтовню и между делом присматриваясь к спартанской обстановке жилища. Вернувшись обратно, он подошёл к холодильнику и, взявшись за ручку дверцы, полуобернулся ко мне и обронил:
— Может, это... Вмажем за встречу? Или ты там, за кордоном, спортсменом стал?
— Почему бы и не бухнуть? — пожал я плечами. — Что у тебя есть?
— Мы же не в Европе живём, — ухмыльнулся Пётр. — У меня нет вискаря или джина. Только пролетарская водяра... Будешь?
— Давай... Закусь имеется?
— Обижаешь! Наскребём что-нибудь. Вчера вон колбасу и свежий хлеб купил. Ещё запивон и огурцы солёные есть. Соседка целую банку дала.
— Только банку? Или ещё что-то дала?
— Да ну её... Страшная она и толстая. Хочет меня, поэтому и подкармливает иногда.
— А ты не поддаешься на провокации? Как истинный коммунист?
— Ага... — с ироничной усмешкой отозвался Петька. — Так ты это... Садись к столу!
Я поднялся на ноги и, предварительно убрав с ближайшего ко мне стула стопку одежды — джинсов, маек и рубашек — и аккуратно переложив всё это на диван, последовал его словам. Мой приятель вынул из холодильника толстую палку колбасы и подошёл с ней к столу. Окинув скептическим взглядом гору посуды, он хмыкнул, положил мясной продукт передо мной и принялся сгребать в кучу стаканы, тарелки и чашки и строить из них «небоскрёб» на дальнем от меня крае стола, намереваясь тем самым расчистить место для трапезы. Через пару минут ему удалось справиться с этой нелёгкой задачей, после чего вполне удовлетворённый, а также подбадриваемый моими шутливыми замечаниями Петюня отправился к шкафу у стены и возвратился уже с разделочной доской, кухонным ножом и буханкой белого хлеба в руках. Впрочем, на этом он не остановился, совершил вторую «ходку» и принёс трёхлитровую банку с огурцами и открывалку для неё. Последним актом его приготовлений стали два гранённых стакана для напитков и две стопки, которые он с важным видом поставил рядом с банкой.