Оглянувшись, я ответил:
— Спасибо. Только не обольщайся, ведь я не простил, впрочем, уже не буду убивать... Живи и благодари Марину за то, что остался цел!
— Ты хоть понимаешь, что напрасно отправил на тот свет Николая, Султана, Андрея, Тиграна, Сергея и Виталия? В отличие от тебя, Марина простила их. И Руслана... Всех нас...
В глазах у меня потемнело от ненависти, и я чуть было не нарушил данное мной слово, однако потом невероятным напряжением душевных сил всё-таки сумел сдержать гневный порыв.
— Ты же прекрасно знаешь, что, кроме меня, в тот день на точке находился ещё один свидетель преступления, и твоя жена — не единственный человек, кто пострадал по вашей вине!
Челюсть Норта отвисла от изумления, и он испуганно выставил мелко дрожащие руки перед собой, как будто они могли оградить его от моей мести.
— Тебе это тоже известно? — пролепетал он.
— Разумеется... Но ради благополучия Марины я согласен сохранить жизнь её мужу, хотя он и заслуживает смерти. Никогда не забывай, чем ты ей обязан!
Вспомнив вдруг весьма немаловажную деталь, я вернулся к трупу и, исследовав карманы его брюк, отыскал в одном из них ключ от машины. Автомобиль доставит меня до окраины города, а затем какое-нибудь такси поможет мне добраться до отеля. Я пересёк холл и вышел в коридор, быстро сменил там чёрную, окровавленную футболку на светло-серую, которую вынул из небольшой стопки чистой одежды, лежавшей на дне моей сумки, надел бейсболку и очки и после этого покинул дом Винта, оставив ошарашенного и избитого Робота радоваться собственному спасению и горевать по поводу гибели старых друзей.
Глава 9. Прощание
Мне пришлось провести в больнице целых три дня. Доктора хотели, чтобы я задержался там подольше, но моим родителям удалось с ними как-то договориться (не исключаю, что не обошлось без «подарков» для лечащего врача) и забрать меня домой. У нас уже всё было готово к путешествию в Германию, в том числе и билеты на самолёт, и моё долгое пребывание в больнице неминуемо вызвало бы срыв срока переезда. В палате меня посетил сотрудник милиции, которому я поведал «байку» о том, будто подвергся нападению уличной шпаны в Новомелинке в тёмное время суток и что меня сразу же «вырубили» со спины, поэтому опознать хулиганов не представляется возможным. Не знаю, поверил ли он мне или нет, но больше я его не видел и никаких последствий наша беседа не имела. Своим родителям я рассказал то же самое и на вопрос моего отца, как я «вообще очутился в райцентре», ответил, что собирался посетить друзей-студентов и приехал туда на рейсовом автобусе. Это простое объяснение их вполне устроило, видимо, они были очень рады, что я отделался только синяками и ушибами, без переломов и серьёзных повреждений внутренних органов, хотя, по мнению доктора, мне в этом смысле необычайно повезло, так как почти всё моё тело было в кровоподтёках, и вместо того, чтобы отпускать «на волю», следовало бы оставить меня ещё на некоторое время под наблюдением.
Мы возвращались в Серебреки на «Жигулях» соседа, потому как свою «Ниву» к тому моменту уже продали, а другого транспорта, кроме моего мотоцикла, у нас не имелось. Как только мы подъехали к нашему двору, я первым выбрался из машины и, несмотря на протестующие высказывания матери, зашагал к дому Марины. Полностью игнорируя удивлённые взоры односельчан, встречавшихся мне на пути — на моём лице «красовались» ссадины и уже начавшие желтеть «фингалы», — и стараясь ни на секунду не замедлять темп шествия, даже если кто-то, особенно любопытный, предпринимал попытку завести со мной беседу, я за короткий срок достиг цели и, отворив калитку, принялся нетерпеливо тарабанить по наружной двери. Через пару минут на пороге появился отец Маринки и смерил меня хмурым взглядом. Запинаясь от смущения, я сказал ему, что мне срочно надо увидеться с его дочерью, и он с явной неохотой уступил моей просьбе, заявив, чтобы я подождал её на лавочке, расположенной с внешней стороны забора. Столь недружелюбный приём и холод в его голосе не сулили ничего хорошего, и я покинул двор с тяжёлым предчувствием на сердце и в мрачном расположении духа, поскольку у меня сложилось неутешительное впечатление, что моей персоне здесь больше не рады. Я сел на лавочку, которая много раз служила местом наших свиданий, пока родители Марины не предложили нам встречаться у неё дома, и стал ждать появления своей любимой.