— Смотри, дрофа! — прохрипел я.
— О чём ты?
— Птица. Дрофа. Видишь?
— Татуировка? Да, вижу. Большая. Классная. Это дрофа? Наверняка дорого стоила?
— Нет, не татуха... Живая дрофа... Там, на дороге...
Пётр замолчал на мгновение, а затем, покачав головой, промолвил:
— Артур, тебе нельзя разговаривать! Ты так только силы теряешь. Потерпи ещё немного! Мы уже почти доехали до Серебреков... В селе есть медпункт, но нам нужно в настоящую больницу. Я отвезу тебя в Новомелинку. Ты только держись!
Он снял свою рубашку, скомкал её и положил мне на живот, предупредив встревоженным тоном, чтобы я плотно прижимал её ладонями к ране, а потом повернул ключ в замке зажигания. Как ни странно, я не услышал звука работающего двигателя. В ту же минуту мне стало тесно внутри машины, а грудь сдавило так, будто её придавили чугунной плитой. Потянув за ручку, я открыл дверь и стал выбираться из кресла. До меня донеслись невнятные обрывки слов, вероятно, какой-то человек упорно стремился задержать меня. Я не мог припомнить его имени и, если уж быть откровенным, не собирался этого делать... Ступив на землю, я захлопнул дверцу «Нивы», отбросил подальше окровавленную рубашку, сорвал со своего тела обрывки футболки и поспешил к птице, которая всё ещё стояла впереди и смотрела в моём направлении. Первый шаг дался мне очень тяжело, впрочем, последующий был уже значительно легче предыдущего. Каждое новое движение многократно облегчало боль, а вскоре она и вовсе исчезла.
Дрофа не подпустила меня к себе. Когда до неё осталось всего лишь несколько метров, она отбежала и свернула с дорожной полосы в степь, ну а я, не задумываясь, последовал за ней. Сперва мне было немного боязно, что я потеряю её из вида, хотя она периодически замирала на ходу, словно поджидала меня, но как только дистанция между нами сокращалась до определённого размера, опять возобновляла своё шествие. К счастью, птица не использовала крылья и полагалась только на собственные ноги. Через некоторое время поле моего зрения существенно сузилось, по сути, оно стало фактически туннельным в связи с тем, что я полностью сконцентрировался на необычном поводыре и почему-то потерял способность визуально воспринимать периферийные объекты. Ощущая через подошву кроссовок твёрдость почвы, а сквозь ткань брюк мягкие прикосновения степных трав, я брёл, как под гипнозом, притом совсем не глядел под ноги и даже не заметил, когда на мне появилась новая, чистая футболка, скрыв под собой мой голый торс. Не знаю, долго ли продолжалось это странствие, иногда мне казалось, что я иду уже много часов, и в какой-то момент дрофа неожиданно остановилась, развернулась и побежала в мою сторону, размахивая большими крыльями. Набрав нужную скорость, птица оторвалась от земли и устремилась в солнечное небо, низко пролетев над моей головой, а я безотчётно вскинул ей навстречу руки, в глубине души надеясь на то, что она возьмёт меня с собой... Однако этого не случилось, и уже в следующий миг я вновь обрёл нормальное зрение, внезапно заметив, что стою перед въездным знаком — бетонной стелой, где крупными буквами было указано: совхоз имени Дзержинского.
Спустя пять минут я миновал пустую автобусную остановку и очутился в самом начале длинной улицы, что вела в центр поселения Серебреки. Одноэтажные деревянные и кирпичные дома по её бокам были мне хорошо знакомы, как и люди разных возрастов, сидящие на лавочках или идущие куда-то по своим делам, или болтающие о том о сём с соседями через забор, или играющие друг с другом в детские игры. И взрослые, и малышня провожали меня любопытными взглядами, но, скорее всего, из вежливости не пытались завести со мной разговор. По выражениям их лиц я понял, что они не узнали меня, и, немного поразмышляв над данной загадкой, обосновал для себя подобное поведение тем, что в последний раз мы виделись, когда мне было только девятнадцать лет.
Я прошёл уже почти всю улицу, как вдруг, бойко перебирая копытами, показалась гнедая кобыла, запряжённая в телегу, на которой с вожжами в руках со степенным видом восседал дядя Миша. Когда-то он работал конюхом, и мы с друзьями, ещё будучи мальчишками, время от времени посещали совхозную конюшню и помогали ему ухаживать за лошадьми, в том числе и чистили стойла от навоза, а в качестве вознаграждения он разрешал нам ездить верхом на его подопечных. Дядя Миша натянул вожжи, и кобыла, а за ней, естественно, и телега, поравнявшись со мной, остановились. Я приветливо улыбнулся, обрадовавшись, что хоть кто-то из деревенских жителей признал меня, но, как выяснилось, радость моя была несколько преждевременной.