Свет разгорался медленно, словно химическая реакция никак не хотела идти. Наконец в моей руке тускло засветился фонарик, озарив вымазанный черными разводами коридор, ведущий от шлюза к комнате контроля выхода в открытый космос. Шлюза, как такового, не осталось. Тварь разворотила его полностью.
Я осмотрел место хранения скафандров и убедился, что электроника сдохла на всех. У меня оставалось всё меньше времени. Пассивная система терморегуляции недолговечна. На всякий случай я засек на часах время. По моим прикидкам двадцать — двадцать пять минут у меня еще было. Потом рекуперативный гель напитается влагой окончательно, и снизится её отвод. Ткань намокнет и станет хуже регулировать теплообмен, я начну потеть, что еще усугубит ситуацию. А в конечном счете я перегреюсь и умру.
Пришлось потрясти головой, чтобы выбросить оттуда мысли о смерти.
«Новая реальность» погибла, выплюнув в космос сквозь пробоину весь запас воздуха. Выходного шлюза не было, а значит нет возможности легко сменить скафандр — «переодеться». Первым делом я закрыл переборки, изолируя уничтоженный шлюз. Так себе затея, но иметь за спиной открытый космос меня не радовала еще больше. Не станция — решето, сифонит из всех щелей, но большое открытое пространство, находящееся за спиной, неожиданно вызвало приступ агорафобии.
Восстановить атмосферу на станции ещё можно, но пока есть запас времени, нужно проверить коллег. Вылезать прямо сейчас из скафандра не хотелось. Теперь он казался мне почти броней. Да и в образовавшимся на станции вакууме без него не походишь. Сделаю, что смогу, а потом займусь перезагрузкой тушки в новый скафандр. Мысли, как это сделать у меня были.
Выживших найти я не надеялся, но проверка была необходима.
Я добрался до столовой.
Свет фонаря в дрожащей руке скользил по стенам, выхватывая из темноты осколки кошмара. На пороге я замер, почувствовав, как хрустнули сведенные зубы. Всё было залито кровью и, сам не желая того, я начал про себя пересчитывать трупы.
Шин Юри, кореянка. Она лежала у ближайшего стола, прикрученного к полу старыми болтами. Её наполовину надетый скафандр был вспорот от ключицы до бедра, словно консервным ножом. Ребра торчали наружу, и вся грудина была выедена, словно тут орудовал хищник-гурман, любящий полакомиться внутренностями. Похоже, кореянка пыталась спастись, но смерть настигла её раньше.
— Чёрт!
Я повел рукой, переводя свет на следующую фигуру.
Андрей Петров. Сослуживец, с которым мы часто играли по вечерам в карты. Тоже вскрытая грудина, а по полу тянутся кишки, словно тварь зацепила их и пошла дальше, протащив тело за собой и оставив кровавый след.
— Карэн?
В следующем растерзанном безголовом трупе сложно было опознать человека, и имя пришлось читать по нашивке на груди.
Я перевел свет фонаря выше и заметил четвертого. Труп Абая Омарова, космонавта из Алматы, торчал из вентиляции. Вернее, то, что от него осталось: только верхняя часть туловища. Ноги, вернее ботинки, по которым, собственно, и удалось его опознать, валялись рядом. Абай пытался сбежать, но не успел, и тварь его разорвала на две части.
Вот только пятого тела нигде не было видно. Может, Манджал выжила? Индианка всегда славилась своим хладнокровием и могла затаиться где-нибудь — например, на продуктовом складе, он совсем рядом.
Если переборка опущена, если тварь её не услышала и не учуяла — девушка жива.
Но надежды оказались тщетны. Гермодверь была вырвана, а внутри словно поработал блендер, равномерно перемешивая содержимое склада с кровью и ошметками тела. Кровь летала вокруг, превратившись в маленькие красные шарики, местами облепляя скафандр. Одна, особо крупная чуть не врезалась в стекло шлема, я отмахнулся рукой, но стало только хуже. Она разделилась на десятки частей поменьше и часть всё же попала на стекло, тут же окрасившееся красным. Меня слегка замутило, но я сдержал позывы.
— Вот же…
Это был резервный склад провизии, основной находился в другом конце станции, отрезанный странной стеной. Теперь даже эти жалкие остатки еды были уничтожены, обрекая меня на голодную смерть.
Если, конечно, я не придумаю, как выбраться из этого ада.