Я прижал голову Тахи к груди, поцеловал в лоб. Держись, девочка! Только выживи!
Оля вернулась запыхавшаяся. Принесла стерильные марлевые тампоны. Большие, плотные. Две упаковки бинта и флакон хлоргексидина. Присела рядом. Я забрал всё. Сделаю сам. У неё сейчас тоже будет чем заняться.
Я достал еще две эссенции и протянул ей. Она поняла без слов. Вскочила, бросилась к Антону.
Петрович пришел в себя, подошел ко мне, протянул руку. Я кивнул.
Он помог мне. Одному оказалось неудобно обрабатывать рану с двух сторон и прижимать тампоны. Пропитавшуюся кровь накидку я содрал с Тахи, девочка осталась в одной майке, истончившейся, заношенной, зато чистой. Петрович помог мне соорудить компрессионную повязку и только после этого я немного расслабился.
— Тебе бы помыться. От тебя безумием за версту разит, — посоветовал я.
— Да, иди ты! — пробасил Петрович и улыбнулся. — Не знал, что мелкая на такое способна.
— А она и не способна, — резковато ответил я.
— Прости, прости, — тут же затараторил Петрович.
— Всё нормально. Просто… её навык… он еще слаб. Он не так должен был сработать. Понимаешь…
Петрович положил руку мне на плечо, легонько похлопал.
— Понимаешь, она отказалась лечить Антона, потому что понимала, что не справится, что может умереть. И тут… Она… она не дышит!
Я сам не ожидал паники в голосе, а потому взял себя в руки. Если эссенции растворились, значит жива.
— Если витаминки растворились, значит жива, — повторил мои мысли Петрович, всматриваясь в лицо Тахи. — Походу, жива твоя спасительница. Румянец вон на щеках появился.
— Какой нафиг, румянец, Петрович. У неё щеки, чернее ночи!
— Зато ты перестал причитать, — усмехнулся Петрович. — Вижу же, что дышит. Значит выкарабкается. В отличии от Антона.
— Я дал… витаминки.
— Знаю. Не принял их организм.
Я повернулся. Оля стояла слева, держала в ладони две красные эссенции.
— Послушай, ты отвлекись маленько, — Петрович явно решил со мной поговорить.
Видел, что мне тяжело и отвлекал, как мог:
— Мы всё сделали, теперь она в руках… хм… Системы. — он ухмыльнулся, но как-то зло, будто бы имел к ней счёты. — Ты это… не обижайся на меня, что не рассказал сразу про Фатиму. Она и моими мозгами завладела. Я же подсказку тебе дал, да?
Подсказал, что уж там. Это я оказался тугодумом, но одно дело подсказать идею, а другое — сказать, что это ИДЕЯ!
Ладно, на Петровича я не злился. Он, в конце концов, оказался с моей стороны баррикад. И Оля тоже.
— Понимаешь, она всё так доходчиво объясняла, всё логично у неё складывалось. А потом эти девчонки… будь они неладны.
Я не останавливал Петровича, ему может быть, тоже надо высказаться. Я просто держал Таху на руках и ждал, когда она откроет глаза. Откат после навыка длится десять минут. Она сама мне об этом говорила. Прошло уже больше.
— Она выторговала их у Бориса, за помощь с Терминалом. Их нам отдали, как скот, привели на веревке. Так что ты и за Бориса особо не переживай. Скотина та ещё, получил по заслугам. И бравые его ребятки. Знал бы ты, что про них Дашенька рассказывала. Пока жива была… — Петрович смутился. — Пока Фатима её к себе не забрала и мозги ей не вскипятила. После того уже… в общем, там всё сложно.
Я вдруг понял, что не представляю, что там за история с Терминалом вышла. О ней все вокруг говорят, а я до этого момента её игнорировал. Не нужно мне к нему в ближайшее время, ну и хрен с ним. Но ведь уже шел пятый день после Катастрофы. А значит через два дня и мне предстоит побывать у Терминала и пообщаться с Системой напрямую.
— Петрович, а что там…
Но он не слушал меня, погрузившись в воспоминания. Ему нужно было это рассказать. Может быть, думал, что я его в чем-то обвиняю?
— Когда стало ясно, что у девочек крыши поехали. Фатима приказала убить их. Мол на ПУТИ нет места слабым. Я не смог, — он почесал затылок, вздохнул. — А вот Сэм сделал это, кажись, с удовольствием. Потом я слышал, как он Шарифу рассказывал, что надругался над ними, прежде чем мозги вышибить. Так что ты и по нему не сокрушайся. Козлина тот еще был. Да и Шариф хорош. От него я Олю спас, сам не знаю, как он меня не сдал Фатиме.
Петрович вздохнул и с грустью взглянул на Олю. Ты стояла, вытянувшись в струну, кулаки побелели от напряжения. Петрович погладил Олю по бедру, и она немного расслабилась.
— Вот Антоху жалко. Он вояка был. Самый обычный. Знаешь, как все солдатики. До девчонок охочий, но чтобы обижать — никогда.
Я уже запутался во всех этих душеизлияниях Петровича, но он действительно меня немного отвлек от мрачных мыслей.