— Эй, Дариан, — позвал я, поднимаясь.
— Алия? — тихо, с каким-то недоверием или удивлением, произнес Дариан.
Глава 11
Надежный инструмент
Алия стояла в тусклом свете лампы, укутанной абажуром. Оранжевый свет разливался по нежно карамельной обнаженной спине, казалось, струился следом за длинными черными волосами.
— Я тебе нравлюсь?
Алия обернулась, улыбаясь Дариану. Её карие глаза с легкой хитрецой, засевшей где-то очень глубоко, сияли радостью.
Дариан помотал головой.
Он хотел что-то сказать, но губы не слушались. Рот открылся, но не издал ни звука. Руки мелко дрожали. Дариан собрался с силами.
— Алия, — едва слышно повторил он.
Она повернулась к нему лицом, обхватила себя руками, прикрыв грудь, словно застеснялась.
Свет замерцал едва заметно. Стало темнее. Словно яркую картинку посыпали черными опилками или припорошили пеплом. Дариан, снова раскрыл рот, собрался что-то сказать, и опять промолчал.
— Иди ко мне, — попросила Алия. — Мне зябко.
Дариан словно очнувшись, затряс головой.
— Нет, этого не может быть, — прошептал он.
Алия улыбалась, так по-настоящему, маняще. Как он любил. Он всегда хотел видеть её такой: радостной, улыбающейся, обнаженной. Но…
— Это не ты. Я не верю, — Дариан потёр глаза.
Алия всё еще улыбалась, но взгляд стал резким, колючим.
— Бросишь меня здесь голой? — с вызовом спросила она.
Дариан замотал головой.
Воздух вокруг стройной фигуры, подернулся темной рябью. Замельтешило. Будто бы черный пепел после пожара закружил, оседая. Или же туча мух принялась летать по кругу, скрыв Алию от талии до колен. Будто бы надувной круг, только живой, клубящийся, отвратительный. Он медленно покачивался, то расползаясь, то снова сгущаясь из россыпи чёрных точек.
Дариан пытался рассмотреть хоть что-то в этом неугомонном вихре, но глаза начинало ломить от напряжения.
— Ну, — требовательно произнесла Алия.
— Не могу, — через силу выдавил Дариан. — Ты ведь мертва. Я видел твоё тело. Помню, что случилось.
Алия, уже протянувшая руки навстречу Дариану вдруг замерла.
— Духи хотят нашей встречи. Это они послали меня к тебе.
— Нет…
Дариан попятился. Воздух вокруг стремительно мутнел. Пепел уже застил глаза. Норовил попасть в ноздри. Дариан принялся хватать ртом воздух, как утопающий. Откуда-то со спины в него врезалось что-то. Больно ударило, потом впилось в плечо.
И дернуло, вырывая в один миг из густой мути.
— Дариан! Мать твою! — орал я ему в самое ухо силой оттаскивая от окна.
На крик прибежал Петрович с Олей. Застыли у входа, соображая, что происходит. Слишком медленно, соображая. Лучше бы помоги!
Я оттолкнул Дариана прямиком в объятия Петровича. Сам бросился к Тахе. Схватил её на руки, унес от проклятого окна.
— Заколотить его может? — спросила Оля, помогая мне усадить Таху за дальний от окна край стола.
— А что, хорошая идея, — поддержал её Петрович.
Сейчас я был не против и заколотить, но тогда у нас останется на одно окно меньше, через которое можно будет следить за этой чёртовой стороной. А здесь твориться что-то дерьмовое. Очень-очень дерьмовое. И я хочу быть в курсе, если ситуация ухудшится. Нельзя спрятаться от страха просто закрыв глаза руками. Это так не работает. В детстве — может быть, но не сейчас.
— Напои Таху, — попросил я Олю.
Сам подошел к Дариану. Заметил, что он приходит в себя. На парне лица не было. Наверное, будь он светлокожим побелел бы. На антрацитово-черной коже бледность не заметишь. Может быть, при свете дня можно было бы разглядеть хоть что-то, но не сейчас. Свет от свечи едва позволял различать выражения лиц.
— Что это черт возьми было? — наседал на парня Петрович, присаживаясь рядом.
Тот мотал головой, еще плохо понимая, что происходит. Махал перед носом рукой, будто бы отгонял назойливую муху. Но мух тут точно не было.
— Не дави на него. Он тут ни при чём. Похоже, его накрыло так же, как Таху, — и, повернувшись к Дариану. — Расскажешь, кто такая Алия, и что ты видел?
Дариан молча смотрел мне в глаза, собираясь с мыслями. Страх боролся сейчас в нем с желанием рассказать, поделиться. Лишь бы не оставаться наедине со своим переживанием.
Я видел такое во время африканского конфликта. Новички после первого боя часто сидели вот так же перед кем-то и не знали, как быть — рассказать или нет. Если расскажешь, посчитают слабаком или бабой, не расскажешь посмеются. Но нет. Приходилось объяснять, упрашивать, пугать, что не расскажешь — рано или поздно сойдешь с ума. Такое нельзя держать в себе. Но лучше всего, чтобы боец решился на рассказ сам. Это где-то внутри. Смог ты или нет. Когда тебя подтолкнут, ты уже не никогда не узнаешь, справился бы сам или нет.