Марью Павловну терапевт уговаривала укоризненно:
— У вас не сердце, у вас нервы. Вам бы дома лежать. Что вам делать в больнице? Покой, голубушка, вам только покой нужен.
Марья Павловна знала, что покой после всего, что творилось у нее в доме, есть только в больнице, да и то, пока Тимка лежит на кровати, что напротив, и весь остальной контингент палаты как бы и не существует вовсе и не тревожит, а значит, не раздражает, вздыхала, молчала, не возражала и чувствовала себя симулянткой.
Тимка наблюдала с кровати, что напротив, улыбалась в наволочку, утверждала:
— А ты, Марья, откройся, бывает, что и понимают.
Иногда, с хитрецой в голосе и забавной мимикой, Тимка запевала песенку на чьи-то стихи:
К общительной Тимке терапевт относилась с большим вниманием. Она похлопывала Тимку по плечу, изрекала:
— Двадцать пятого вам на операцию. Давайте, давайте, кончайте с кашлем. Отложить операцию не можем. Роды не должны начаться сами.
Наклонялась к Тимке, шептала:
— Вы знаете, сколько именитых знакомств уже приглашены присутствовать на операции? Случай тяжелый. Сам Ходаков обещал прийти. Вы не подкачайте. Если не пройдет кашель, у вас швы разойдутся после операции.
Тимка честно обещала с кашлем покончить и старательно пила слабенькую микстурку из аптеки, в которой не было самого главного компонента — кодеина. Потому что его не было в аптеке.
Давно уже Марья Павловна улавливала «комментарии» соседок по душной и переполненной палате к их с Тимкой беседам «за жизнь». Казалось Марье Павловне, что говорят они только вдвоем с Тимкой и никто не слушает, но и остальным тринадцати делать было нечего. И раздраженная Марья Павловна на пике беременной нервозности услышала общественное мнение, отчего пришла в невысказанную ярость: «Ну, у той, что Тимка, муж есть, каждый день передачи приносит, снизу передают. А вторая нагуляла, видать, не приходит никто».
И потому, после ухода терапевта, Марья Павловна отреагировала на вопрошающую и сочувственную Тимкину улыбочку, которой та пыталась вывести Марью Павловну из молчания, и вдруг гордо ответила:
— Он мне действительно муж, — сказала Марья Павловна. — Но и не муж тоже. Потому что раньше хотел ребенка, а теперь не хочет. Я имею в виду, что мы расписаны, — унизительно пояснила Марья Павловна, боясь, что не разберутся в ситуации и Тимка, и слушающие от безделья остальные.
— Так, — сказала Тимка, и чуть руки в бока не уперла.
— Так, — сказала Марья Павловна, передразнивая Тимку. — Не у всех бывает так славно, как у тебя.
— Ладно, дорогая, — отмахнулась Тимка, — я, когда своего мужа своей первой любви предпочла, всем изумленным отрезала: «Этот будет хорошим мужем». И, ты знаешь, не ошиблась. Муж у меня — золото. Как скажешь, так и сделает.
— А я тебе вот что скажу, Тимка, — объявила Марья Павловна в запале и громко. — У нас женитьба как женитьба.
— Так что ж ты, рыжая, лежишь брюхом в потолок, и никто тебя на свидания не требует? — взвилась Тимка. По этому поводу остальные тринадцать кроватей дружно фыркнули, и Марья Павловна ощутила болезненный укол в сердце. Тимка ухитрялась находить уголки в больнице для тайных свиданий. Марья Павловна тоже не могла не засмеяться на Тимкину вулканическую вражду к ее замкнутости.
Марья Павловна, придержав рукой живот — мешал смеяться (Вот-вот, — сказала Тимка, — держи его, держи) — сказала Тимке:
— Я сама в больницу попросилась. И так — чтоб не достал никто. Мне ребенка спасти надо. Вот сюда, в изолятор, и определили. И хорошо. А будут доставать — и не будет у меня ребенка. Не приспособленная я к доставаниям.
— Не приспособленная! — возмутилась Тимка, спуская ноги с кровати в чулках на круглых резиночках. — А к чему ты приспособленная?
Марья Пвловна сказала угрожающе:
— Если ты будешь меня доводить — ты знаешь, что со мной будет.
Тимка хватанула воздуху в разгоне, хватанула еще, и улеглась обратно в постель, сверкнув на Марью Павловну голыми ногами промеж халата и круглых резиночек.
Марья Павловна сказала, радуясь как выходу:
— Лучше спим.
После того, как свет в палате был погашен сестрой просунутой рукой в дверь, без предупреждения, они обе ворочались, воюя с духотой, возбуждением и бессонницей. Тимка вздыхала полной грудью, как перед началом тирады. Но Марья Павловна так вздыхала в ответ, что Тимка злобно и укорительно молчала.