– Да, конечно. Хотя и ее я почти совсем не знал.
На лице Терезы отразилось удивление.
Молодой человек, ничего не замечая, продолжал рассказ о своем одиноком детстве:
– Как вам объяснить, Тереза… Сейчас, когда я повзрослел, я начинаю понимать вещи, о которых раньше даже не догадывался.
Отец и мать не ладили друг с другом. С детства я помню маму тихой и печальной, очень печальной, а отца шумным, деятельным, веселым, громогласным… Мне кажется, мама его просто боялась. Когда по четвергам слуга приводил меня из пансиона домой, я сразу же поднимался к ней в комнату, чтобы поздороваться. И всегда видел ее лежащей в шезлонге в полумраке, за опущенными шторами. Она едва касалась меня губами, задавала два-три вопроса, а потом меня уводили, потому что я ее утомлял…
– Она тогда уже была больна?
– Мама всегда была больна…
Несколько секунд Тереза молчала. Потом провела рукой по лбу и произнесла:
– Похоже, вы были не очень-то счастливы!
– Да нет, в детстве я этого не ощущал. Впервые я почувствовал себя несчастным только, когда вырос. Пока я был ребенком, я просто не думал о том, как грустно не иметь по-настоящему ни отца, ни матери.
Занятые разговором, Тереза и Шарль даже не заметили, как прошли половину дороги до станции в Верьере.
Уже рассвело, и наступил сумрачный, серый день, какие обычно бывают в декабре, когда тяжелые тучи плывут прямо над головой, кажется, протяни руку – достанешь.
Наконец Тереза снова заговорила:
– Признаться, я тоже была не очень счастлива. Я рано потеряла отца и совсем его не помню. И мама, должно быть, тоже умерла…
Шарля немало удивила двусмысленность последней фразы:
– Как это может быть, Тереза? Неужели вы не знаете, жива ли ваша матушка?
– Да нет, я знаю… И бабушка так говорит… Но всякий раз, когда я пытаюсь расспросить о деталях смерти мамы, она переводит разговор на другое. Иногда мне кажется, что от меня что-то скрывают, и, может быть, мама вовсе не умерла…
Впереди показалось несколько домов, окружавших Верьерский вокзал. Кое-где уже открывались ставни и двери.
Тереза указала рукой на вокзальные часы.
– Мы слишком рано пришли, – проговорила она. – Поезд вашего отца придет в шесть пятьдесят, а сейчас только половина седьмого. Придется нам подождать двадцать минут, если, конечно, он придет вовремя.
Они вошли в небольшое вокзальное здание. Там не было ни души.
Шарль Ромбер, которого прохватило утренним холодом, затопал ногами, пытаясь согреться. Пустой зал отозвался гулким эхом.
На звук появился вокзальный служащий.
– Кто это, черт побери, шумит тут спозаранку? – недовольно осведомился он.
Однако, заметив Терезу, суровый страж порядка тут же смягчился:
– Ах это вы, мадемуазель Тереза? Что подняло вас с постели в столь ранний час? Кого-нибудь встречаете? Или сами уезжаете?
Задавая вопросы, служащий с любопытством поглядывал на Шарля Ромбера, чье прибытие два дня назад в этот маленький городок не прошло незамеченным.
– Нет, – ответила девочка. – Я никуда не уезжаю. Я пришла с господином Ромбером. Его отец должен приехать поездом в шесть пятьдесят.
– Ах вот как, вы встречаете вашего батюшку, мсье? – обратился служащий к Шарлю. – И что же, он к нам издалека?
Ромбер улыбнулся:
– Из Парижа. Скажите, любезнейший, поезд не опаздывает? Еще не объявляли о прибытии?
Служащий вытащил массивные серебряные часы, посмотрел время и сказал:
– У вас есть еще добрых двадцать минут, мсье. Он идет с небольшим опозданием. Что поделать, работы по строительству тоннеля затрудняют движение, и поезда теперь всегда опаздывают.
Закончив объяснения, служащий извинился:
– Мне, пожалуй, пора идти работать, мадемуазель Тереза. Извините.
Тереза повернулась к Шарлю.
– Должно быть, время для вас тянется сейчас невыносимо медленно, – промолвила она.
– Да, пожалуй.
– Может быть, пойдем на перрон, чтобы встретить вашего отца прямо у вагона?
– Что ж, пойдемте.
Они вышли из зала ожидания и принялись нетерпеливо расхаживать по перрону. Тереза взглянула на вокзальные часы и улыбнулась:
– Еще каких-нибудь пять минут, и ваш батюшка будет здесь… Уже четыре минуты! Посмотрите-ка, мне кажется, приближается поезд!
Вытянув руку, она указала на белую струйку дыма, выделявшуюся на синем фоне неба, уже очистившегося от облаков:
– Видите, вон там! Это пар от локомотива. Он только что вышел из тоннеля.
Не успела она договорить, как в тишине пустынной станции прозвучал резкий паровозный гудок.
– Наконец-то! – воскликнул Шарль.
Мимо пробежал вокзальный служащий, бросив Терезе на ходу:
– Пройдите в центр платформы, мадемуазель. Именно там останавливаются вагоны первого класса.
Молодые люди последовали его совету и вскоре увидели поезд.
С шумом выпуская клубы пара, локомотив затормозил, и тяжелый состав медленно остановился у станции. Вагон первого класса оказался прямо перед Шарлем и Терезой.
На подножке уже стоял высокий старик величественного вида, с гордой осанкой и благородным лицом.
Издали заметив встречающих, он подхватил свой небольшой багаж и спрыгнул на платформу. Затем поставил чемодан, бросил на скамейку пакет и обнял юношу за плечи.
– Мой мальчик! – воскликнул он. – Мой дорогой мальчик!
Отец молодого человека с трудом пытался сдержать волнение. Шарль, в свою очередь, тоже не мог оставаться безучастным. Необычайно побледнев, он восклицал дрожащим голосом:
– Отец, дорогой отец! Как я рад видеть вас снова!
Тереза из деликатности отошла в сторону. Господин Ромбер, по-прежнему обнимая сына за плечи, отступил на шаг и заявил:
– Мальчик мой, как ты изменился! Ты стал настоящим мужчиной! Именно таким я и хотел тебя видеть – высоким, сильным… В тебе чувствуется моя кровь! Отлично выглядишь, малыш, только, кажется, устал немного.
Шарль развел руками:
– Я плохо спал этой ночью, отец. Очень боялся проспать.
Тут господин Ромбер наконец заметил Терезу и протянул ей руку.
– Здравствуй, моя маленькая Тереза, – произнес он. – Ты тоже очень переменилась с тех пор, как я видел тебя в последний раз. Я помню неуклюжего, угловатого подростка, а теперь передо мной хорошенькая молодая девушка!
Тереза, зардевшись, сердечно пожала руку господину Ромберу и поблагодарила его:
– Бабушка просила меня передать вам ее извинения, мсье, за то, что она не смогла вас встретить. С ней все в порядке, но врач запретил ей рано вставать.
– Господь с тобой, дорогая, какие могут быть оправдания! Конечно, я ее прощаю, более того, хочу от всей души поблагодарить за то гостеприимство, которое она так любезно предоставила Шарлю.
Тем временем поезд снова тронулся с места. К господину Ромберу подошел носильщик и спросил:
– Мсье желает, чтобы я отнес его багаж?
Оторвавшись от сына, Этьен Ромбер увидел, что вокруг его вещей уже переминаются с ноги на ногу несколько носильщиков.
– Боже мой… – начал он, но Тереза не дала ему закончить.
– Бабушка сказала, что если багажа будет много, то она пошлет за ним после завтрака, а пока вы поедете с нами и возьмете свой чемодан.
– Как, твоя бабушка даже позаботилась прислать за мной машину?!
– Конечно. Ведь замок довольно далеко от вокзала, вы же знаете.
Взяв вещи, все трое вышли из здания вокзала. Тереза в удивлении остановилась.
– Что же это такое! – воскликнула она. – Машина до сих пор не приехала! Странно… Ведь Жан уже выводил ее, когда мы выходили из замка!
Этьен Ромбер, по-прежнему одной рукой обнимавший сына и нежно на него поглядывавший, улыбнулся:
– Может, она просто запаздывает? Знаете, как мы поступим? Раз твоя бабушка все равно собиралась после завтрака послать машину за багажом, мы не будем брать с собой чемодан. Оставим его в камере хранения, а сами пойдем в замок пешком. Если я правильно помню… А я, кажется, хорошо помню… Здесь всего одна дорога. Так что, если встретим по пути Жана, сядем в машину.