— За нами, может быть, наблюдают. Повторяю вам, на этих проклятых празднествах никогда толком не знаешь, кто тебя видит и кто — нет. Впрочем, нам платят за то, чтобы мы не забывали, что это превосходные случаи шпионить за теми, кто этого не хочет. Послушайте, лейтенант, то, что вы мне сказали, очень и очень серьезно. Нужно как можно скорее выяснить это дело. Если Вагалам действительно сбежал, значит, он убил Нишун, а если это так, то можно подозревать еще множество вещей, которые нам с вами нет нужды уточнять.
Полковник Офферман указал своему спутнику на человека, стоявшего у входа в большой зал, где помещался буфет.
— Пройдем с другой стороны, — сказал полковник. — Это Авар, шеф полиции, и я вовсе не хочу встречаться с ним! Если по той или иной причине нам придется все же подозревать нашего агента Вагалама, незачем посвящать в это сыскную полицию.
Лейтенант де Луберсак кивнул головой.
— Конечно, полковник.
— Итак, избежим встречи с Аваром… Лейтенант, чтобы покончить с этим делом, надо выяснить все, о чем мы только что говорили; либо в течение трех дней вы найдете Вагалама, либо подайте рапорт в службу розыска. Увидимся завтра в десять часов в министерстве.
Пока полковник Офферман объяснялся с лейтенантом де Луберсаком и, несмотря на доводы молодого офицера, никак не хотел полностью признать необходимость подозревать агента Вагалама, присутствовавший на балу в Елисейском дворце Жером Фандор (в своем собственном обличии) тоже занимался таинственными делами; они постепенно привели его к убеждению, что убийство капитана Брока — преступление высшего шпионажа, осуществленное кем-то из иностранных шпионов, которых, как он, к несчастью, мог доказать, было во Франции немало.
Вовремя прибыв в Елисейский дворец, Фандор говорил себе, что было бы странно не встретить среди приглашенных кого-нибудь из друзей, способных дать ему сведения о том, что думают во Втором бюро по поводу исчезновения капрала Винсона. Фандор, находившийся все это время в Вердене, с беспокойством думал о том, какие последствия будет иметь подмена, на которую он так смело или безрассудно решился. Сомневались ли в чем-нибудь во Втором бюро? Или, наоборот, были совершенно спокойны? Объяснялось ли как-либо убийство Нишун? Циркулировала ли какая-нибудь общепринятая версия? Журналист был бы не прочь все это узнать.
И, прибыв в Париж (увольнительную на сутки он получил в полку без труда), чтобы познакомиться с происходящим, составить что-то вроде репортажа, Фандор следовал своей обычной тактике: он упорно оставался в первом салоне, наблюдая за всеми входившими — в поисках того, что он называл «добрым знакомством». Молодой человек уже некоторое время занимал свой наблюдательный пост, когда кто-то фамильярно похлопал его по плечу.
— Ну, Фандор, теперь вы сочиняете отчеты об официальных праздниках?
— Ах, это вы, Бонне? — воскликнул журналист. — Какой приятный сюрприз! Мы так давно не виделись! Как поживаете?
Это был старый приятель журналиста, которого он знал уже несколько лет.
— Как я поживаю, мой милый? Хе, хе! Я становлюсь счастливчиком! Меня только что назначили судебным следователем в Шалон.
Журналист вздрогнул. Бонне, оказывается, был судебным следователем в Шалоне! Как, черт возьми, ни могущественен случай, он все же не рассчитывал на подобную удачу.
— Вы — следователь в Шалоне? Черт возьми! Вас-то мне и надо, друг мой! Я как раз собирался выяснить у судебного следователя в Шалоне интересующие меня факты.
— Для репортажа?
— Для репортажа.
И, взяв под руку судебного следователя Бонне, Жером Фандор отвел его в сторону точно так, как за несколько минут до этого счел нужным поступить полковник Офферман с лейтенантом де Луберсаком.
— Скажите мне, милый Бонне, — спросил Фандор, войдя в маленькую курительную, в этот момент пустую, — скажите, не вы ли занимаетесь делом о смерти певички по имени…
— Нишун?
— Да.
Бонне покачал головой.
— Милый друг, я ничего особенного вам не скажу, по той простой причине, что это дело — одно из самых таинственных и доставляет мне немало трудностей. Вы знали Нишун, Фандор?
— И да, и нет… Нишун меня мало интересует, но я многое отдал бы, чтобы узнать, кто ее убийца.
Бонне улыбнулся и с удовольствием скрестил руки на груди.
— И я тоже! — сказал он. — Вы думаете, что я не рад был бы поймать этого типа? Смерть Нишун — это первое дело, которое я расследую в Шалоне. Вы понимаете теперь, Фандор, что я заинтересован выйти из него с честью.
— У вас есть какая-нибудь идея о возможном убийце?
— Как сказать… Кое-какие мысли есть. Накануне смерти этой певицы, у нее, кажется, был один старик, старый нищий, имя которого я не могу установить. Он таинственным образом исчез… И я задаюсь вопросом, не значит ли это… Во всяком случае, я буду держать вас в курсе дела. Вам по-прежнему нужно писать на улицу Рише?