Запись снова оборвалась, чтобы через несколько секунд начаться вновь. Суда по картинке, прошло еще несколько дней, и на офицера было страшно смотреть. Он будто на собственных плечах тащил весь чертов груз происходящего. Лицо почернело, осунулось, под глазами от недосыпа налились синяки…
— Они идут, — без вступления начал говорить офицер. — Мы отбили два наката, но дальше… Дальше будет хуже. Мы сожгли двух «Рапторов» и кучу мелочи, включая летающую, но они подтягивают «Бастионы». Нам нечего им противопоставить. Машины сошли с ума. Они убивают все, что движется, пристияжь кормит трупами больших ботов… Ад. Ад, который создали мы сами. Боеприпасы почти кончились. Связи нет. Подкреплений не будет. Мы одни.
Помещение сотряс взрыв, камера дернулась, а в кадр упал кусок штукатурки. Офицер вздрогнул, резко обернулся, но потом снова повернулся и приблизился к камере.
— Мы держимся из последних сил. Но, если не произойдет чуда… — он сглотнул и замолчал, чтобы через несколько секунд продолжить вновь.
— Если эта запись когда-нибудь дойдет до людей… Помните: пятнадцатая мотострелковая стояла до конца, — офицер запнулся, вздохнул…
— Оля… Сашка… Если вы живы, если каким-то чудом увидите это… — голос офицера сорвался, и он закончил, почти шепотом: — Я люблю вас.
Снова грохот. Теперь слышны крики в коридоре: «Прорыв! По третьему сектору!» Офицер вскочил, его лицо осветила вспышка за кадром. На секунду промелькнул страх, но тут же сменился решимостью. Откуда-то из-за кадра появился автомат с подствольником, офицер сжал цевье так, что побелели пальцы.
— Мехи… Они внутри периметра. Мне надо идти. Мы не сдадимся. И… Да поможет нам Бог… Если он выжил в этой мясорубке.
Он посмотрел прямо в камеру. В этот момент что-то взорвалось совсем близко, камеру тряхнуло, и изображение исчезло.
В боксе стояла мертвая тишина. Лишь ветер играл разболтавшейся черепицей да кто-то нервно втянул воздух сквозь зубы. Я ощутил, как внутренности стянуло холодом. То, что мы нашли — не просто дневник офицера. Это чужая смерть, увековеченная в металлическом яйце. Смерть тех, кто до последнего помнил про слова «долг» и «честь», и бился, прикрывая гражданских. Смерть героев.
Лиса отвела взгляд в сторону, будто не хотела, чтобы кто-то увидел заблестевшие глаза. Гром медленно опустился на корточки и провел ладонью по бороде, бормоча что-то под нос. Ворон, обняв себя двумя руками, мерно покачивался из стороны в сторону. Я шагнул вперед, забрал инфодамп и сунул его в подсумок, туда, где уже лежал его близнец, подобранный в институте связи.
— Так, — голос сел, и мне пришлось прочистить горло, прежде чем продолжить. — Сеанс окончен. Предыдущие файлы, если они там есть, посмотрим потом. А сейчас навьючиваемся и валим. Эти парни погибли смертью героев, а мы, если будем тупить, закончим в котелках каннибалов. Лично мне хочется, чтоб обо мне после смерти тоже кто-то всплакнул. А вот чужой сытой отрыжкой быть не хочется. Так что быстренько распределили взрывчатку и погнали отсюда, пока к нам гости не пришли!
Как ни странно, спорить со мной никто не стал. Взрывчатка быстро распределилась по рюкзакам, мы покинули бокс и исчесзли в предрассветной мгле.
А за спиной мусорный ветер продолжал завывать среди остовов сожженной бронетехники, будто плакивая павших героев.
Глава 13
Мы лежали на крыше многоэтажки, укрывшись за парапетом, и молча смотрели вниз. Гром с Лисой передавали друг другу бинокль, мне, с помощью Симбы, и так неплохо видно было. Впереди, в распадке, лежал отдельный квартал — элитный район новостроек, тот, который «эко» с высотками-башнями и широкими проспектами. Теперь — все то же, что и везде: пустые коробки домов с выбитыми окнами, заросшие дворы, перекосившиеся остовы детских площадок. С виду — обычные руины. Таких по Москве тысячи. Но мои спутники почему-то всерьез напряглись. И я пока не совсем понимал, почему.
Добираться сюда было еще тем удовольствием. Сначала петляли по узким переулкам, обходя подозрительные здания и дворы. Дважды разворачивались назад, когда «Скат» засекал уж слишком много сигнатур впереди. Потом, когда уже вышли на заранее проложенный маршрут, едва не влипли в зону Искажения — воздух дрожал, свет искривлялся, даже бетон казался мягким, как пластилин. Пришлось делать крюк, оставляя за спиной этот кусок ада, и только под утро мы выбрались к этому месту.