— Послушай, когда я хотела расплатиться за гостиницу, банкомат не принял мою кредитку.
Я почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног, дурнота волной подкатила к горлу и снова медленно опустилась.
— Не принял, говоришь? И что это была за карточка?
— «Мастеркард».
— Да, наверное, там исчерпан лимит.
— Как он может быть исчерпан? Мы же договаривались, что я одна буду пользоваться этой карточкой, но я ни разу ею не расплачивалась. Мне было ужасно неловко, за меня пришлось расплатиться психиатру из Рима, так как у меня уже почти не осталось наличных. Если бы не он, я бы, наверное, сейчас сидела в тюрьме.
— Перестань, так скоро это не делается.
— И как это банкомат мог ни с того ни с сего не принять кредитку? Что это значит? Такого еще никогда не случалось. Было ужас как неловко, рядом стояли шесть психиатров, а я не могла расплатиться за гостиницу.
— Вообще-то мне казалось, что номер оплачивают устроители конгресса.
— Да, номер, но не дополнительные расходы.
— А что, их у тебя было много? И что ты заказала?
— Ну, знаешь, как обычно, одно, другое, третье… Один раз поужинала, затем бар, гостиничные услуги, химчистка — не успеешь оглянуться, как набежало уже несколько сотен долларов. А ты с кем сейчас в Атлантик-Сити?
— С моим приятелем французом.
— С каким еще приятелем французом?
— Да с этим, из ресторана.
— А, с Жераром?
— Да, с Жераром.
— А почему он среди ночи вдруг решил поехать в Атлантик-Сити?
— Захотел однажды увидеть его ночью.
— И что он там захотел увидеть ночью?
— Жизнь казино. — Я закашлялся. — У тебя есть с собой какая-нибудь другая кредитка?
— Я же сказала, что нет, слушай, пожалуйста, внимательно.
— Я слушаю внимательно, только я устал, здесь глубокая ночь.
— Не надо было ехать ночью играть.
— Я провожу исследование.
— Ну и как оно продвигается?
— Хорошо. Только вот как мы решим твою проблему с деньгами?
— У меня с собой есть еще банковская карточка. Я могу попробовать снять деньги. Как ты думаешь, на моем счету еще что-нибудь осталось?
— Но это ведь твой счет, наверняка на нем что-то осталось, я ведь его не касаюсь.
— Тебе нравится в Атлантик-Сити?
— Да, вполне нормально.
— У тебя какой-то напряженный голос.
— Я и правда на нервах, но это от усталости.
— Может, нам стоит меньше тратить денег?
— Нет, совсем необязательно. Все нормально. Дела идут отлично. Когда ты едешь в Базель?
У моей жены в Базеле друзья. Она собиралась их навестить. У моей жены друзья по всему миру.
— Сегодня днем, я прямо сейчас еду в аэропорт, меня подвезет психиатр из Рима.
— Как это мило! Дай мне номер своей гостиницы в Базеле.
Я записал номер на каком-то старом счете.
— Все уладится с деньгами, — сказал я, — все уладится.
— А со всем остальным?
— Тоже.
— Правда?
— Ты ведь моя Сказочная Принцесса.
— Правда?
— Конечно. Но сейчас давай прощаться, я позвоню тебе в Базель. Миллион раз целую.
— И я тебя тоже, — сказала моя жена.
Когда я проходил мимо, девушка за стойкой улыбнулась.
— Спокойной ночи, господин Мельман, — сказала она.
Мужчина, поднимавшийся со мной в скоростном лифте, выгреб из карманов брюк две горсти фишек.
— Счастье есть, — пробормотал он.
Что он еще сказал, я не расслышал, так как у меня заложило уши.
Водитель автобуса и его жена
Ребекка сидела на постели с мокрыми волосами и небрежно поигрывала пультом от телевизора. Она снова была одета.
— Ты что, уезжаешь? — спросил я.
— Нет, — ответила Ребекка, — ищу «новости».
— Ну и что нового слышно в мире?
Я подошел к подоконнику. За окном по-прежнему шел дождь.
— Тебя так долго не было, — сказала Ребекка, — я подумала, что ты уже не вернешься.
Я открыл коробку с зимними витаминами и проглотил разом три штуки.
— Передавай привет своей маме, — произнес я.
— Я же сказала, что почти никогда с ней не вижусь.
Я сел на стул и снял туфли.
Одно время у меня была интрижка с женщиной, которая работала в той самой кофейне, куда я приходил каждое утро. Может, это и интрижкой-то нельзя назвать. Нам особенно нечего было друг другу сказать. Но возможно, это как раз и есть отличительная черта интрижки — когда людям особенно нечего друг другу сказать.
У нее были пуэрториканские родители, сын лет девяти, полуторагодовалый младенец и толстые ноги. Мы встречались иногда в «Шератоне», той самой гостинице, в которой останавливалась моя мать, приезжая в Нью-Йорк.