А в этом году еще это чувство вины, как пресловутый дамоклов меч. Весь пост насмарку. Позвонить Косте и извиниться не пойми за что?
Работы не было, и она с головой ушла в писательство. Ездила в бассейн и на танцы – благо, Оля группу не распустила. Девчонки почти полным составом – не лежалось им на диване перед телевизором в обнимку с салатницей.
По вечерам она много читала. Изредка, отложив книгу, представляла себе Костю. Что-то он сейчас поделывает? Лежит на шкуре и пялится на огонь в камине, потягивая вино? Или репетирует с группой? Или уже нашел себе утешение? Инна не знала его вкусов. Интересно, вписалась ли она в череду поклонниц?
Инна встряхивала головой, отгоняя эти мысли и вновь погружалась в чтение. Но не затягивало. Порой приходилось продираться сквозь текст, концентрироваться на каждом слове. Может, текст такой? Она уже привыкла, что половина попадающихся ей книг не читаема. Когда оцениваешь текст как писатель, удовольствие от чтения становится редкостью. Инна теперь затруднялась назвать хоть пару любимых книг. Разве что, с которыми проживала определенные моменты, которые в студенческие годы переворачивали ее мир? Те останутся навсегда, но и то вопрос, любимые ли они?
Маня оказалась права: Костя отошел. Увидев его имя на дисплее, Инна подождала три гудка и лишь потом ответила на звонок.
— Привет, лапуль, — его голос звучал грустно и приглушенно.
— Привет, — просипела Инна, — как ты?
— Соскучился. Прости меня, вел себя как полный придурок.
Она усмехнулась.
— Ладно, не бери в голову.
— Ты не сердишься?
— Я и не сердилась – озадачилась слегка. Мне, кстати, написала одна девочка, поделилась занятной историей про группу своего парня. Хотела тебе скинуть, только чуть отредактирую.
Теперь усмехнулся он.
— Значит, аудитория ширится?
— А как же!
Помолчав несколько секунд, он произнес:
— Я шестого играю в «Дранках», придешь?
Она уточнила время. Он обещал ждать у черного хода. Она не решалась завершить разговор, и Костя тоже не торопился с этим. В последнее время Инна взяла моду вспоминать об упущенных возможностях. Хоть список составляй: причины моей тусклой и унылой жизни.
— Кость, если хочешь, приезжай, — может, будет меньше поводов ругать себя?
— Хочу. Очень, — она услышала его улыбку.
Через полчаса он приехал. Инна успела откопать вафельные коржи и промазать их бананово-грушевым смузи. Получился постный торт, а больше угостить Костю нечем. Однако он притащил кучу всего, включая вино. От него Инна отказалась.
— Оставим на Рождество, — сказал Костя, — надеюсь, отпразднуем вместе?
— Возможно.
Инна не обходила и не замалчивала религиозные вопросы – эту ошибку она проходила и поплатилась за нее. Однако позиция Кости ее настораживала: он не цеплялся и не критиковал, но и не проявлял интереса. Поскольку Инна не испытывала к Косте умопомрачительной страсти, она постановила, что легко расстанется с ним, если позволит себе лишнее. Как однажды постановила, что расстанется с тем, кого любила умопомрачительно, если он предложит интим. Разумеется, постановление она выполнила, но целый год не могла заставить себя жить дальше. В конечном счете, именно этому человеку она обязана литературными достижениями. Если бы у них что-то сложилось, она бы растворилась в нем всецело. Впрочем, получи она хоть Пулитцеровскую премию, он бы не стал ее больше уважать.
Костя вернулся к этой теме не сразу. Сначала осмотрелся, отметил как у Инны хорошо и уютно. Они зажгли свечи – хоть так создать атмосферу праздника. Когда сели чаевничать, Костя нахваливал ее нехитрый полуфабрикатный торт.
— Я нашел тебя в сети и почитал, — наконец сказал он.
Она молчала, хотя с языка чуть не сорвался дурацкий вопрос: и как?
— Сайт не планируешь?
— Планирую. Пока определюсь, что там должно быть.
— Через сайт удобно продавать книги.
— Их пока нет.
Он положил себе еще кусок торта.
— Уверен, что будут. Все здорово. Непонятно, почему ты это скрывала.
— Я не скрывала! – воскликнула она. – О чем тут говорить? Что я такой горе-писатель, каких в сети тыши? Что все, узнав о попытках опубликоваться, крутят пальцем у виска и даже родные надо мной посмеиваются? А порой хочется поддержки, знаешь ли! Или чтобы хотя бы не обламывали крылья. Однако все считают, что жить надо не высовываясь. Была бы книга, тогда бы и было о чем говорить.
— Инна, это неправильно! Это ведь важно для тебя, ты этим живешь, а я ничего не знал.
— Костя, меня многое интересует, и не только этим я живу, однако ты не особо вникаешь. Кажется, твой интерес ко мне просто отвечает на мой.
— Малыш, давай не будем ссориться, — вздохнул он, — все ведь так хорошо! И ты не права. Кажется, тебе важнее канитель с историями, чем я.
Надо было до рождества и не видеться, — подумала Инна, но вслух сказала, что не собирается ссориться. Она не могла утверждать, что любит его. Влюбленность… тоже не то. А «ты мне очень нравишься» – звучит убого.
— Тут ты неправ.
Знала, надо что-то добавить, как-то ободрить, но ничего на ум не шло.
— Костя, уже давно мне никто не нравился. Я на мужчин смотрю, как на братьев или друзей. С тобой что-то другое. Не головокружение, бессонница и тахикардия. Мне просто плохо без тебя.
Где-то она прочла занятную формулу любви: любовь это не когда мне с тобою хорошо, а когда без тебя плохо. Действительно – грустно, пусто, не находишь себе места и утешения даже в любимых занятиях.
В свете свечей она едва различила его улыбку. Глаза заблестели, морщинка между бровями разгладилась.
— А мне без тебя невыносимо, — он встал из-за стола и подошел к Инне. С улыбкой она обняла его, и они решили больше не ссориться.
— Но на этом вечер сюрпризов не закончился, — он кивнул в сторону синтезатора у дальней стены, — я сначала подумал, это гладильная доска, а потом узрел подставку.
Синтезатор накрыт шарфом в защиту от пыли. На подставке вместо нот ламинированные иконы, которые трудно пристроить куда-то еще, Инна приклеивала скотчем.
— Хочешь услышать примитивные песенки? – она рассмеялась.
— Уверен, вовсе они не такие.
Она отстранилась и подошла к синтезатору. Шарф не сняла, а отодвинула к краю. Нажала на кнопку, пробежалась по клавишам.
— Знаешь, всегда мечтала выйти замуж за человека, который поможет мне альбом записать.
— За чем же дело стало? – Костя усмехнулся, садясь в кресло. – Неужто не нашлось героев?
— Нет, герои есть – даже со студиями звукозаписи. Только я передумала. Раньше эти песни казались важными, а теперь… даже возиться не стоит.
Она играла некоторые песни сестре, а некоторые – Мане. И той и другой они нравились. Остальные слышали только инструментальные версии. С пением история сложная, но в тридцать многое воспринимаешь проще, чем в восемнадцать.
— Эту песню я никому не играла, — Инна подвинула к синтезатору стул и села, — подобрала недавно, хотя слова написала лет десять назад. Это не похоже на то, что сочиняла раньше.
Песня называется «Беглец» и написала ее Инна, когда увлекалась скандинавами и слушала «Терион». Хотелось воссоздать в музыке атмосферу холодных морей, ослепительного снега и одиночества среди кровожадных богов. Костя подошел к ней, чтобы лучше расслышать. Музыка могла показаться рваной – Манька бы так и сказала. Долго не давалась штопка, долго Инна мучилась, какое соло за каким пустить и какие мосты между ними навести. И вот наконец можно это кому-то показать. И этот кто-то – редактор «Гитарного мира».
В музыке много неожиданных поворотов, и Инна пыталась показать эмоции динамикой. Вот бы увидеть Костино лицо! Но спиной, да при свечах едва ли возможно.
Хотелось услышать: Это бомба! Это обязательно надо записать! Но Костя выдавил только: «Даааа...»
Она выключила инструмент и повернулась к слушателю.
— Что «даааа»?
— Шикарно.