#10
Не верится, что все это происходит с ней. Вообще все. Не только этот роскошный отель, белый пушистый халат, двадцатиметровый бассейн, в котором можно плавать сколько хочешь и когда захочешь. Инне казался нереальным даже поезд, который вез ее сюда, человек, ехавший с ней и целовавший ее на сцене на глазах всего клуба. Еще месяц назад его не было в ее жизни, и жизнь не казалась такой уж никчемной без него. Пусть и надлежало православной великовозрастной девице помышлять о замужестве, Инна сначала помышляла о собственной квартире, потом стала помышлять о карьере писателя, а создание семьи мелькало в минуты провалов и одиночества. И вдруг – этот человек, в которого не верилось. Как-то резко и быстро. Она не собиралась спать с ним в одной кровати, хотя доверяла ему и в себе не чувствовала опасной шаткости. Временами ее это даже пугало – неужели плотское осталось в прошлом, и естественные желания расточились на тех, кто не был этого достоин? В этом влечении не было ничего темного, сумрачного и тягостного. А потому его легко отодвинуть, с ним легко справиться. Косте она это объяснила.
— Тогда в чем дело? Значит, ты все-таки мне не доверяешь?
Как сказать ему, что просто не готова подпустить его так близко? Предстать перед ним утром со всклокоченными волосами и заплывшими глазами, увидеть его в одних трусах, а возможно, слушать его храп? Она настолько привыкла быть одна, что чувствовала инстинктивное желание расширить личное пространство после двух часов общения. Замужняя подруга говорила, что такое желание пропало, когда она встретила своего единственного. Сидишь с ним часами в одной комнате, каждый занят своим делом и ничего. Что ж получается, Костя – не тот самый единственный? Или она просто никак не привыкнет, насколько сильно изменилась ее жизнь с его появлением?
Раньше она спрашивала себя, что с ней не так. Почему она не достойна любви, почему не видит мир из окна чужой машины? Почему не слышит страстного шепота на скамейках в парке и не готовит ужин с кем-то? Потом перестала – глупо шатать и без того нестабильную самооценку.
Затем этот романический ужин, фрукты и шампанское в номере. Это чья-то чужая сказка, это не ее кино. Она не ведает, как себя вести, как принимать это все, как радоваться без ожидания подвоха. Она не принцесса.
Она засыпала на шикарной двуспальной кровати одна, а Костя в соседней комнате сопел на диване. Инну мучили угрызения совести, и хотелось позвать его, но это обычное состояние ее жизни: а что если… нет, все-таки нет. Потому что когда да – все портится. Даже то, чего не было, и вроде бояться было нечего. Потом – бах, открытая рана и тормозная реакция.
После завтрака они поехали в Свято-Елисаветинский монастырь. Служба уже закончилась – Инна и так еле заставила себя подняться в одиннадцать. Походили по территории, приложились к мощам княгинь Елизаветы и Варвары и даже застали в одном из храмов репетицию хора Ирины Денисовой, в иночестве Иулиании. Много лет назад Инна смотрела фильм о ней. Как творческая, красивая женщина, мать троих детей, после десяти лет регентства пришла в монастырь. Инна вкратце рассказала ее историю Косте, пока он, открыв рот, слушал хор неземной красоты.
— Она и песнопения пишет, хотя говорят, что женщины этого не делают. Но она мастер!
Веселила Инну в этом фильме беседа инокини с сыном, к которому она пришла на выпускной концерт.
— Почему опять лысый?
— Проспорил, — ответил парнишка, — приятель спросил, на какой гитаре играет Стинг…
— И ты не знал?!
Костя смеялся. Инна обещала показать ему фильм – идет он меньше часа.
Тогда, много лет назад, Инна сама только пришла в церковь и горела верой. Господь будто на руках ее нес, и все казалось легко. Хоть в монастырь, хоть над землей подняться, хоть поститься сорок дней в пустыне. А теперь каждый шаг, как у Русалочки – по острым ножам. Через себя продираешься, а толку на полдня. Инна вспомнила, как описывала инокиня это чувство:
— Хочется и в розовом свитере походить, и на исповедь постоять.
В таком состоянии в монастырь не прийти. В таком состоянии и жить-то непросто. Тогда не поняла Инна этих чувств и фразу эту списала на привязанность к миру — с возрастом мы пускаем корни. А если есть дети и любимое дело? Это в юности ничего не держит. Как только человек находит место в мире, мир находит место в нем.
— Эй, малыш, все в порядке? – Костя тронул ее за плечо.
Она повернулась к нему и кивнула. Вот так всегда – кто-то отводит от дельных мыслей, хоть они не новы и думаны-передуманы. Просто в таких местах совесть вопит особенно громко.