Проститутки перестали улыбаться. Царица бросила Хармионе:
— Они могут идти.
АЛЕКСАНДРИЯ Третий год царствования Клеопатры
Клеопатра взглянула из окна на картину, представавшую ее взору каждое утро до того, как ее вынудили бежать и отправиться в изгнание. В Царском порту почти ничто не напоминало о том, что Александрия занята Юлием Цезарем. Прогулочные суда египетского царского семейства лениво покачивались у причала. Утренний туман развеялся, и над ярко-синей водой стало видно небо, уже белесое от жары; Клеопатра порадовалась, что ей больше не приходится дышать смертоносным летним воздухом Синая.
Неужели всего лишь вчера она находилась посреди этого огромного синего моря, тайком пробираясь на пиратском судне в свою же собственную страну? Клеопатра оделась как сумела, без помощи слуг, понимая, что последний этап ее пути будет самым сложным и что нельзя допустить, чтобы ее узнали в александрийском порту. Она позволила Доринде, жене пирата Аполлодора, помочь ей уложить и украсить драгоценностями волосы, которыми во время изгнания почти не занималась. Клеопатра сделала бы это и сама, но от беспокойства у нее дрожали руки. Ей пришлось выдержать настоящую битву со своими советниками, твердившими, что возвращаться в Египет слишком опасно. А теперь ей предстояло тайно проскользнуть мимо двух армий — ее брата и римской, дабы встретиться с Цезарем.
Доринда принесла яркий шелковый шарф и повязала царице вместо пояса, эффектно подчеркнув ее юную, крепкую фигуру. Клеопатра посмотрела в зеркало и подумала, что теперь вообще непонятно, как она выглядит благодаря стараниям этой женщины: как царица или как проститутка, проходящая обучение. Но подобный вид нравился мужчинам не меньше, чем царственные манеры. Быть может, Аполлодор попытается подсунуть ее могущественному Цезарю как раз под видом проститутки. Сгодится любой способ, лишь бы он позволил ей попасть в покои Цезаря и добиться его расположения.
Царица протянула Доринде руку для поцелуя и подарила тяжелые медные серьги и серебряный брусок, а затем Аполлодор помог Клеопатре спуститься в небольшую лодку, поджидавшую их у границы египетских вод. Доринда тут же надела серьги и замахала вслед отплывающим; серьги заплясали, пышные телеса жены пирата заколыхались.
Клеопатра и Аполлодор остались одни в небольшом суденышке. Интересно, что будет, если поднимется встречный ветер? Неужто ей придется грести, словно рабыне, чтобы добраться до берега? Ладно, неважно. Она будет делать все, что потребуется, и думать, что это приключение, одно из тех, которые они придумывали вместе с подругой детских лет Мохамой, когда воображали, как будут участвовать в политической борьбе. Клеопатра тогда не знала, что придет время, и подобные опасные интриги станут частью ее взрослой жизни. Как она сейчас порадовалась бы обществу этой прекрасной, смуглокожей женщины, напоминающей амазонку! Но Мохама умерла вместе с детскими фантазиями Клеопатры; они обе стали жертвами реальности, порожденной политикой Рима и его стремлением господствовать над всем миром.
Аполлодор управился с парусом и уселся рядом с Клеопатрой.
— Как ты полагаешь, что движет этим человеком, Цезарем? — спросила своего спутника Клеопатра.
Аполлодор был пиратом, изгоем, вором, но Клеопатра привыкла ценить его — за проницательность и знание человеческой природы. Однако даже пират признавался, что не в состоянии понять этого человека — слишком уж противоречивые слухи о нем ходят. О жестокости Цезаря говорили не меньше, чем о его милосердии и снисходительности. Когда Цезарь воевал с римскими сенаторами, он почти всех их пощадил. В Галлии он брал в плен военачальников Помпея и отпускал их на свободу. Некоторые попадали к нему в плен четырежды, и все равно он их освобождал, лишь велев передать Помпею, что он, Цезарь, хочет мира.
— Если ты подчинишься Цезарю, он пощадит тебя. Если ты бросишь Цезарю вызов, он тебя убьет, — ответил пират. — Быть может, именно этот урок следует хорошенько усвоить перед встречей твоему величеству. Те греческие города, что открыли ему ворота, были вознаграждены. А несчастных жителей Аварика — все они теперь у богов! — его люди перебили во время пьяной бойни. Милосерден он или жесток — не мне судить. Сложный человек. Но — великий. В этом я уверен.