Как только мы прибыли в Египет, я отправился навестить его, и он пригласил нас обоих на ужин. Али не рассказал ничего интересного, а ограничился воспоминаниями о старых временах и описаниями приключений его предков в Долине царей. Потом, когда мы распростились и я удалился в свою комнату на ночь, он постучал ко мне в дверь и поинтересовался, почему я вернулся и что разыскиваю здесь.
Стояла удушающая жара, и я никак не мог заснуть. Поэтому мы вышли на террасу домика, в котором я разместился, и я рассказал ему о своей работе и о том, что ищу: некий папирус, который американец видел в каком-то доме в Эль-Квирне примерно восемьдесят лет назад. Мы знали только название и первые строки. Больше ничего.
«Зачем тебе нужен этот папирус? — удивился он. — На рынке есть более привлекательные вещи».
«Потому что им интересуется мой профессор, и если я помогу ему, то он поможет мне продлить мою стипендию на обучение и, возможно, даже найдёт для меня работу в университете».
Али ничего не сказал; он уставился на воды Нила, которые переливались бликами под сиянием луны. Мы оба как будто опять превратились в мальчишек, которые проводили ночи, фантазируя о том, что они сделают, когда станут взрослыми. Тогда мы предавались мечтам купить яхту и спуститься по Нилу до самого устья, а потом путешествовать по всем морям. Внезапно он спросил меня:
«Ты хочешь стать американцем?»
Я ответил ему:
«Нет, я не хочу стать американцем, я хочу закончить обучение в хорошем американском университете, а затем возвратиться в Египет и в один прекрасный день стать генеральным директором Службы древностей. Как Мариэтт, Брюгш или Масперо...»
«Это было бы великолепно, — обрадовался Али. — Тогда мы смогли бы проворачивать вдвоём неплохие делишки».
Хуссейни хотелось быстро добраться до сути дела, чтобы сделать какой-то вывод, но он отдавал себе отчёт в том, что для Селима было важно обрисовать весь тот фон, на котором разворачивались события. Это был способ завоевать доверие собеседника и придать правдивость собственному рассказу.
— Продолжай, — коротко бросил он.
Селим возобновил свой рассказ:
— В конце концов он поднялся, чтобы уйти, и я проводил его по лестнице до калитки в каменной ограде. В этот момент Али повернулся ко мне и выпалил: «Ты ищешь папирус Брестеда». И ушёл.
— И что же ты сделал? — поинтересовался Хуссейни.
— Хорошо зная Али, я понимал, что означает эта его манера говорить, ничего не сказав. Я не предпринял никаких действий, а ждал, когда он вернётся. Али появился несколько дней спустя, я столкнулся с ним у двери, когда возвращался к себе около полуночи. Меня снедала тревога, ибо доктор Блейк стал побаиваться, что мы ничего не найдём, и знал, что в Чикаго кто-то уже делит шкуру неубитого медведя. Али держал в руке листок бумаги, на котором было набросано несколько строк иероглифов: начало папируса Брестеда. Доктор, мне чуть не стало плохо...
— Продолжай, — жёстко повторил Хуссейни, глядя ему прямо в глаза.
— Я сказал ему, что эти строки есть и у меня, и тогда он вынул снимок, сделанный «Полароидом»... Это был именно он, доктор Хуссейни... папирус Брестеда!
— Что заставило тебя поверить в это?
— На снимке папирус был представлен вместе с некоторыми другими предметами погребальной утвари, и теоретически речь могла идти о чём угодно, но затем Али показал мне очень старую пожелтевшую фотографию. Она изображала тот же самый папирус вместе с теми же самыми предметами, расставленными на столе в доме какого-то феллаха. Теперь, доктор Хуссейни, хотя на этом фото не присутствовал Джеймс Генри Брестед, было вполне закономерно считать, что речь идёт о том самом папирусе. Тем более что и внешний вид совпадал: надрыв вверху справа и недостающий кусок в три четверти кромки на правой стороне. В любом случае клянусь, что речь шла о тех же самых предметах, вновь сфотографированных «Полароидом» по прошествии восьмидесяти лет с момента появления первой пожелтевшей фотографии.
— И как же ты поступил тогда?
— Самым логичным было бы попросить его показать папирус во имя старой дружбы... Меня охватило такое возбуждение, что просто невозможно представить. Я не мог дождаться, когда смогу сообщить эту весть доктору Блейку: представляете, какое будет у него лицо, когда он услышит об этом?!
— А что вместо того?
— Вместо этого я спросил его, каким образом эта вещь всплыла спустя девяносто лет.
— Вот как? Интересный вопрос.
— Хорошо, тут на свет появилась невероятная история... если вы наберётесь терпения выслушать её, доктор Хуссейни.