Летиция. А он дом купил, сударь, и всего за две тысячи, тогда как цена дому — любой скажет — поболее, чем четыре. Вот он и занял эту самую тысячу, поскольку не мог без нее расплатиться. Надобно вам знать, сударь, мы прямо с ног сбились — он, я да Трасти, — весь город обегали, денег искали: сделку такую жалко упустить! (В сторону.) Надеюсь, других разъяснений не потребуется!
Гудолл. Что ж, подобные поступки радуют мое отцовское сердце. (К Секъюрити.) А вам, сударь, не стоит тревожиться из-за этого долга: приходите завтра поутру, я с вами расплачусь.
Секьюрити. Вашего ручательства, сударь, хватило бы и для большей суммы. Мое вам нижайшее почтение. (Уходит.)
Гудолл. Расскажи мне еще вот что: в какой части города сын купил дом?
Летиция. В какой части?
Гудолл. Сама знаешь: одни ведь кварталы похуже, другие получше, к примеру, как наш…
Летиция. Так он как раз в нашем квартале и стоит.
Гудолл. Это уж не тот ли большущий?…
Летиция. Нет, нет! Видите вон тот дом? В котором окна точно сейчас вымыты…
Гудолл. Ну да.
Летиция. Так это не он. А чуть подальше видите дом — большущий такой, самый высокий на площади!…
Гудолл. Ну, вижу.
Летиция. Так и это не он. А теперь глядите, напротив него стоит хорошенький такой домик, да?
Гудолл. И вправду хорош!
Летиция. Так это не он! Дальше, видите, дом с высокими воротами, что почти насупротив другого, что выходит фасадом на улицу, в конце которой… и стоит наш новый дом!
Гудолл. Коли память мне не изменяет, на всей той улице только один хороший дом — миссис Хаймен.
Летиция. Так ведь это он и есть!
Гудолл. Ну, покупка так покупка! Как же с этакими-то деньгами она дошла до того, что продала дом?
Летиция. Уж почему люди что делают, сударь, поди догадайся! К толу же ведь она не в себе!
Гудолл. Да неужто?
Летиция. А как же, сударь! Родные отдали ее под опеку по причине ее невменяемости. А сын-то ее, этот мот и транжира, взял да и продал все за полцены.
Гудолл. Сын, говоришь? Но она была вековухой, когда я уезжал отсюда!
Летиция. Так-то оно так. Только вдруг, ко всеобщему удивлению и к великому стыду для нашей сестры, объявился тут один здоровенный малый, этак лет двадцати трех, коего она признала своим сыночком, прижитым от какого-то гренадера из стоявшего здесь первого гвардейского.
Гудолл. Чудеса, да и только!
Летиция. Что вы, сударь, если б каждый ребенок знал своего отца и все дети в городе наследовали только настоящим родителям, тут такое бы поднялось — вовек не разобраться!
Гудолл. Да что мы все стоим здесь, болтаем? Давай-ка стучи!
Летиция (в сторону). Что делать-то?
Гудолл. Вроде будто тебя оторопь взяла? Я надеюсь, с моим сыном не стряслось ничего худого?
Летиция. Нет, сударь, но…
Гудолл. Но что?! Кто-то ограбил меня, пока я отсутствовал?!
Летиция. Нет, сударь, не так, чтоб совсем, сударь… (В сторону.) Что говорить?
Гудолл. Объясни же, я хочу знать!
Летиция. Ах, барин! Невмоготу мне больше сдерживать слезы! Умоляю вас, сударь, не входите, сударь, в свой дом!… Ваш милый домик, который все мы — вы, я и молодой барин — так любили, уже шесть месяцев, как…
Гудолл. Что?! Что с домом-то, говори!…
Летиция. Привидения в нем, сударь! Уж такие-то страшные — ну совсем невиданные! Не иначе, решите, нечистый к нам вселился! И сдается мне, так оно и есть; ведь все сатанинские звуки — все здесь: и визг поросячий, и свист ветра, и рев прибоя, и уханье филина, и волчий вой, и ослиное пение, а то вдруг — вроде бабы бранятся, дети плачут или кто ножи-пилы точит. Так вот — коли все вперемешку, и то худшего концерта не выдумать! Своими ушами слышала! А уж что видела — не приведи господь! Тулово о двадцати головах — а на каждой по сто глаз, ртов и носов!…
Гудолл. Эге! Да, никак, девка-то рехнулась! А ну, отойди от двери. Пусть этот нечистый только попробует не пустить меня в мой собственный дом! Эка беда — привидения!