Так и застревала в «малине» зелень. Вначале бездумно. Потом и прирастала, приживалась. Пускала свои корни.
Почему назвали «малину» «Ведьмин час»? Да может потому, что брали фартовые на гоп-стоп прохожих не раньше полуночи и не позднее трех часов ночи. Дьявольское время. А может потому, что Дамочка родился ровно в полночь. И не раз хвастался, что родившийся, как он, в ведьмин час — заранее обручен с воровской судьбой.
Промышляла эта «малина» не только у себя на Сезонке. А и на Дамире, и в горсаду. Там, в городском парке, обрывала с припоздавших девчонок серьги и кулоны. Раздевала донага влюбленных.
Но вот однажды случилось непредвиденное.
Распивал Дамочка с тремя кентами бутылку вермута, отнятую у двоих парней из духового оркестра. Расположились все под кустом. Удобно, тепло. Вечер дал хороший улов. Несколько часов сняли с парней. Три дорогих перстня. Уже подсчитывали, сколько водки и вина на утро купят, как вдруг услышали звук шагов по тихой темной аллее. Кто-то шел прямо к фартовым.
Дамочка привстал. В свете отдаленного фонаря увидел одинокую девушку. Та беспечно шла по аллее. Видно, возвращалась с работы, с нефтепромысла. Одета была не по-праздничному. В рубашке, куртке. И мелькнула пошленькая мыслишка. Мол, с худой овцы — хоть шерсти клок.
Колька, махнув рукой, позвал кентов. Сказал тихо:
— Побалуемся под кусточком с пташкой. Время имеем…
А когда девушка, ничего не подозревая, поровнялась, выскочил Дамочка ей наперерез.
За ним остальные вышли. Встали на пути.
— Пошли, милашка, отдохни с нами, — вкрадчиво, слащаво пригласил Дамочка.
— Иди-ка ты! — услышал в ответ.
Кент, стоявший сбоку, молча ударил девушку кулаком в висок. Та резко повернулась. И удар страшной силы — в челюсть — откинул фартового в затрещавшие кусты.
Не дав опомниться, тут же поддела в солнечное сплетение Дамочку. Тот, грохнувшись головой о дерево, не мог продохнуть. От дикой боли в затылке сверкали искры в глазах.
Третьего мужика девчонка ногой в остроносой туфельке в пах ударила. Он нож было вытащил… Последний, трепыхаясь, пытался убежать. Но куда там? Далеко за ним понесся душераздирающий стон. Ему показалось, что остался он на всю жизнь с одной по/говиной лица и головы.
А девушка позвонила в милицию. Попросила приехать.
Вскоре в горсад примчался «воронок». Всех четверых воров, не успевших далеко уйти, задержали.
Лишь на следствии узнали кенты, как им не повезло. Ведь напали они в тот вечер на единственную во всей Охе боксера- девушку. Ту, которой гордились все геологи.
Когда в заседании суда она давала показания, публика в зале, глядя на насильников, смеялась от души.
Защита ссылалась на сломанную челюсть у одного, выбитый глаз у другого, на сотрясение мозга у Дамочки. И все это утво-
рила девушка. Один на один с целой бандой. Охинцы неиство- вали, хлопали в ладоши, кричали:
— Браво, Ольга!
Лишь в день вынесения приговора узнали фартовые, что и боксерка привлекалась к уголовной ответственности за превышение пределов необходимой обороны. Но суд признал такое Обвинение прокуратуры ошибочным и вынес определение, где было сказано о праве причинять нападавшим вред, вплоть до физических увечий, а не убегать от них. О праве пресекать йреступные посягательства всеми возможными средствами. «Что действия потерпевшей служат примером правильного понимания гражданского долга, когда защита своего достоинства и безопасности является одновременно и защитой общественного цорядка в целом, а потому такие действия не образуют состава Преступления», — глянул судья на Ольгу. Та облегченно вздохнула. Из глаз выкатились две прозрачные бусинки-слезинки. Опр авдана. В назидание всем бандитам оправдана!
Дамочка ликовал: все ж не прошло бесследно для этой лошади… Помотали ей душу на следствии. А то повадится каждая йот так на мужиках тренироваться.
Наличие прежних судимостей увеличило наказание. А потому недолгой и несерьезной была радость Дамочки. И когда блатных уводил на пять лет конвой, проходя мимо Ольги, обронил:
— Еще встречусь с тобой, сука.
Услышав угрозу, подняли люди из зала шум. Стали возмущаться слишком мягким, по их мнению, приговором. А одна старуха, что сидела на лавке ближе других к выходу, замахнулась на Кольку сумкой. И если бы не милиционер, разбила бы вздребезги еле склеенную врачами головенку Дамочки бутылками с молоком.
— Чтоб ты сдох в этой тюрьме, собачий выродок! — кричала она.
Дамочка вобрал голову в плечи. Откуда ему было знать, что эта старушка — бабка Ольги…
Дамочка отбывал наказание в Вахрушево.
В длинном, продуваемом всеми ветрами бараке тянули сроки мужики, этапированные со всех концов Сахалина и даже с материка.
Разношерстная публика говорила на десятке языков. Но особо выделялся здесь голос бугра.
Тот был груб и зол на всех. Не работая, он заставлял «пахать» других. Львиную долю из посылок и передач забирал Себе. Даже не просил, не спрашивал. Брал — будто делал одолжение.
Колька, не новичок среди зэков, кипел от ярости, видя такое. В прежних зонах с ним, вором, считались. Не кричали на него. Не унижали перед шестерками и сявками. А этот и днем, и ночью его, фартового, глазами, словно шилом, сверлит.
— Зэки, видя неприязнь Дамочки и бугра друг к другу, молчали. И все же каждый из них понимал: развязка обязательно наступит.
А случилась она в тот день, когда Дамочке пришла посылка от кентов.
Колька принес ее в барак, уселся кузнечиком на шконке. Ящик — рядом. Первым делом взялся письмо читать, — что-то там они на свободе делают? Как живут? Что у них нового?
Читая письмо, он то смеялся, то дрыгал ногами. Иногда почесывал затылок. Еще бы, снова двоих кентов взяли мусора. А когда дошел до того места, где кенты писали о развлечениях с девахами, и вовсе раскис. Лег на шконку помечтать.
Вот такого, разомлевшего, оторвала его от шконки жилистая волосатая рука бугра.
— Кайфуешь, падла? — выпученные от злобы глаза бугра, кажется, готовы были испепелить яростью Дамочку, беспомощно болтающегося в железной пятерне: — Иль забыл, что надо? — указал на посылку.
— Это мое! Не дам! — кричал Колька сдавленно.
— Чего? Не дашь? А я у тебя еще спрашивать должен? — бугор выхватил посылку из шконки, сунул подмышку.
Дамочка рассвирепел:
— Верни! Не то пожалеешь Я фартовый!
— Какой ты фартовый? У тебя какая статья? Иль забыл?
— Верни, говорю! — наливался злобой Дамочка, шаря по углам глазами, ища чем можно огреть по башке бугра так, чтобы он с катушек слетел на виду всего барака.
Не найдя ничего более подходящего, схватил чей-то сапог и со всего размаху хотел ударить им в лицо.
Бугор вырвет сапог. Спокойно поставил его на место. Когда разогнулся, лицо его было серым, губы подергивались.
Ухватив Дамочку за грудки, крикнул:
— Эй, Седой, возьми эту гниду. Сделай из него обиженного. Потешься с ним вдоволь!
Колька и рта не успел открыть, как десятки рук схватили его. Поволокли, сдирая с него на ходу рубаху и брюки.
— Я фартовый! Не смейте! Не имеете права! — визжал Дамочка.
— Да ты для этого рожден. Уже сколько месяцев соблазняешь нас вертлявым задом своим, — успокаивал Дамочку прыщавый старик, на ходу гладящий его по голому заду.
Дамочку затащили в дальний темный угол. Голого поставили лицом к стене. Стали тащить жребий, кто будет первый. Им стал тот старик.
Колька вырывался, кричал. Но руки зэков веревками впивались в него.
— Стой, падла! А ну, раздвинься! Иль забыл, как сам девок паскудил! Сколько наших баб испоганил! — впился в Дамочку старик.
Колька завизжал от боли.
— Заткни ему пасть! — кинул кто-то услужливо Дамочкину рубаху, ставшую кляпом.
Сколько их в ту жуткую ночь терзали его тело и душу, Дамочка уже не помнил.
Его петушили все, кому была до того охота. Даже сявки и те отметились.