Неизвестно, сколько всего было немецких солдат на этом краю оврага, но, когда Иван и Мачей выбрались из него, они наткнулись на двух немцев. Беглецы вынырнули из оврага, будто из-под земли, и оказались перед немцами лицом к лицу. Ничего такого не ожидали ни сами беглецы, ни немцы. И те и другие испуганно отпрянули друг от друга.
Первыми опомнились Иван и Мачей. Опять-таки, не сговариваясь, они бросились на немцев. Завязалась стремительная рукопашная схватка. Из-за того, что схватка была стремительной, никто не успел крикнуть и позвать на помощь. Да и беглецам некого было звать, а немцы, вероятно, от неожиданности не могли прийти в себя и тоже на помощь не звали.
Победили Иван и Мачей. Отчаяние придало им силы. У них не было иного выхода и другого способа остаться в живых, кроме как победить. Когда оба немца затихли, вытянувшись на траве, Иван, тяжело и хрипло дыша, сказал Мачею:
— Забираем у них патроны и все, что попадется, и ходу! Живей, что ты застыл! Ты что, ранен?
— Нет, — опомнился Мачей. — Я…
— Бери у своего патроны и что там еще! Шевелись! Пока нас здесь не прихлопнули!
Действуя на ощупь, они отстегнули у задушенных солдат подсумки с патронами, тесаки, а кроме того, прихватили пару гранат, фляги со шнапсом (то, что во флягах был именно шнапс, ощущалось по запаху), несколько упаковок то ли с галетами, то ли с шоколадом. И еще — два фонаря, которые могли им пригодиться во время блужданий в темноте.
— Ходу! — скомандовал Иван.
Невдалеке от места короткого, яростного сражения, из которого Иван и Мачей вышли победителями, угадывались другие овраги. Их было несколько, и расходились они в разные стороны. Конечно, неизвестно было, какой из этих оврагов самый надежный и спасительный, но выбирать и раздумывать на эту тему не приходилось — на это не было времени. И Иван с Мачеем нырнули в первый попавшийся овраг — самый от них ближний. Кажется, он вел с севера на юг, а может, с востока на запад — сейчас это не имело значения. Сейчас для беглецов было самым важным оторваться от погони и спастись.
Шел сентябрь 1942 года.
Глава 2
Два года спустя, в 1944 году, Красная армия вошла в Польшу. Были освобождены многие польские города, села и хутора. И, конечно же, были открыты двери фашистских концлагерей, которые за время оккупации расплодились в таком количестве, что и со счету можно было сбиться.
В числе прочих городов были освобождены и Травники. И, соответственно, одноименный концлагерь. Город городом, он, по сути, мало чем отличался от других покинутых фашистами городов, чего нельзя было сказать о концлагере. Это был особенный концлагерь, и советское командование об этом знало. Ну а если особенный, то тут было где разгуляться службе, именуемой Смерш.
На эту тему в одном из высоких начальничьих кабинетов состоялся обстоятельный разговор. Впрочем, слово «кабинет» здесь употребляется лишь в относительном смысле, для проформы, а на самом деле — какой уж тут кабинет? Кабинетом для советского командования, чьи солдаты только-только вошли в город, служило более-менее уцелевшее помещение. Кажется, при немцах это была какая-то торговая контора или что-то в этом роде. Ну, контора так контора. Для чего было оборудовать какие-то особенные кабинеты, когда завтра или послезавтра все равно предстояло их покинуть и шагать дальше на запад, вплоть до самого Берлина?
Но тем не менее эта контора считалась теперь высоким начальничьим кабинетом, и в нем происходил важный секретный разговор касательно концлагеря Травники. В разговоре принимали участие три человека: полковник Крынкин, подполковник Маханов и лейтенант Васильев. Полковник Крынкин являлся временным комендантом города Травники и его окрестностей, подполковник Маханов представлял разведку, а лейтенант Васильев являлся старшим группы Смерша.
— Уж какой-то ты слишком молодой! — скептически заметил полковник Крынкин, разглядывая лейтенанта Васильева. — Прямо-таки будто только позавчера тебя выдернули из-за школьной парты! А мне, между прочим, представляли тебя как опытного сотрудника Смерша. И когда только ты успел набраться опыта при такой-то твоей молодости?
— Так ведь и вы не старик, — усмехнулся Васильев. — Все мы здесь примерно одинакового возраста. Кто-то сказал, что война — это дело молодых.