— Это да, — согласился полковник. — Война — дело молодых… Хотя из-за нее мне порой кажется, что мне целых сто лет. А то, может, и вся тысяча. Ну да ладно. Когда победим, тогда и померяемся годами. А пока будем говорить о деле. То есть — о войне. Товарищ подполковник, вам слово.
— Я хотел сказать о концлагере, — сказал подполковник Маханов. — По нашим данным, это не простой лагерь, из тех, которые фашисты понатыкали едва ли не в каждом городе. По большому счету это вообще не лагерь, а диверсионная школа. — Подполковник Маханов помолчал, подумал о чем-то своем и продолжил: — Хотя и это не совсем точное определение. Помимо диверсантов, в лагере готовили надзирателей и конвойных для других лагерей, а еще — карателей для борьбы с партизанами и подпольщиками. Вот такой это, стало быть, интересный лагерь.
— Понятно, — кивнул Васильев. — Школа для всяких предателей и прочих мерзавцев. Так сказать, ускоренные курсы.
— Что-то вроде этого, — кивнул подполковник Маханов. — Ну так вот. Понятное дело, что, когда мы вплотную подошли к городу и, соответственно, к лагерю, лагерь самоликвидировался. Все его руководство, я так думаю, подалось дальше на запад, курсанты, я думаю, тоже.
Подполковник опять помолчал, подумал, даже прошелся по кабинету. Видимо, он не был большим охотником говорить, и потому, когда ему приходилось произносить долгие речи, он не мог этого делать единым махом, без перерыва.
— Да, так вот, — наконец сказал он. — Лагерь самоликвидировался. Но не полностью. Есть основания подозревать, что кое-какие личности не ушли из лагеря, а остались здесь. Может, в Травниках, может, в Люблине, а возможно, и там и там. Не исключено, что и в окрестных лесах их обосновалось немало. Для чего они рассредоточились по городам и лесам — понятно. Мы скоро уйдем дальше на запад, а они останутся. И, как только мы отойдем подальше, они тут же и проявятся. Начнут терроризировать местное население и новую польскую власть. Для того-то они здесь и оставлены. Ты понимаешь, о чем я толкую? — Подполковник Маханов внимательно взглянул на лейтенанта Васильева.
— Понимаю, — вздохнул Васильев.
— Но только ты учти, что сражаться тебе придется с особенным врагом, — сказал подполковник. — Это не какие-то запуганные крестьяне, которые рады бросить оружие при первом же удобном случае. Этот враг не простой. Убежденный! А еще напуганный. Все эти люди обучались в лагере добровольно, никто их туда силком не гнал. Значит, и сражаться они будут до последнего. Ну а что? Терять-то им нечего. На милость советской власти им рассчитывать нечего, и они это прекрасно понимают. К убежденным предателям какая милость? Такой вот, значит, получается расклад. Черный и белый цвет и никаких других оттенков! Подполковник опять встал, опять прошелся взад-вперед и закончил свою речь:
— Но и это еще не все. Еще, по данным нашей разведки, вместе с курсантами-предателями в окрестных городах и лесах могут остаться и специальные фашистские подразделения для ведения подрывной работы в нашем тылу. Ну или, на худой конец, фашистские командиры, которые руководят всей этой нечистью. Им-то тем более рассчитывать не на что.
— Со всей этой сворой нужно разобраться как можно быстрее, — сказал полковник Крынкин. — Пока наши войска не ушли дальше на запад. Они в случае чего помогут. А вот если они уйдут, то кто станет помогать? Здесь останется лишь моя комендантская рота, да еще, пожалуй, местная милиция или как уж они на самом деле будут называться. А этого маловато. Так что бабушкины пирожки лучше есть, пока они горячие.
— Действуй, лейтенант, — сказал подполковник Маханов. — И держи нас в курсе дела. Чем сможем — поможем.
На это лейтенант Васильев ничего не ответил, да и что было отвечать? Все было понятно и без слов. Ему, командиру группы Смерша, предстояло разобраться с той нечистью, что осталась в городе и его окрестностях после того, как ушли немцы. И все бы ничего, если бы не концлагерь. Вернее сказать, если бы не специальная школа, расположенная в этом лагере. Школа, в которой фашисты готовили для себя всевозможных помощников и пособников.
До сей поры Васильеву еще не приходилось сталкиваться с такими вещами. Диверсионная школа, курсанты и командиры которой не все ушли на запад, а многие из них остались, затаились, рыскают где-то поблизости… И главное, никто не может сказать, кто они и каково их количество. Может, их лишь небольшой отряд, а может, и целая рота. Все могло быть. Все это зависело от замыслов немецкого командования, но каковы были эти замыслы, лейтенант Васильев не знал. И никто этого не знал, даже начальник разведки подполковник Маханов.