— Ну так сражаться надо, — прохрипел Иван. — Стрелять!
— Чем? — хмыкнул незнакомый солдат. — Моя винтовка — того. Один только приклад остался. Вот, гляди… А ты и вовсе с пустыми руками… Чем же мы станем стрелять?
— А где же моя винтовка? — Коломейцев зашарил руками вокруг. — Куда же она подевалась? Ведь была при мне!
— Наверно, осталась там, наверху, — предположил боец. — Тебя-то ко мне в эту воронку будто зашвырнуло. Будто ты с неба свалился. Какой был — без оружия и без сознания. Должно быть, взрывной волной. И хорошо, что ты еще целый, только лишь сознание потерял. А то бы совсем беда…
— Стрелять! — Коломейцев изо всех сил пытался очухаться. — Вот я сейчас выберусь наверх… Найду винтовку и…
— Для начала оклемайся, — посоветовал боец. — А то ты сейчас как чумной. Какой из тебя воин-то?
— Ну так лезь наверх ты сам! — Иван по-прежнему отчаянно тряс головой, стараясь избавиться от шума в ушах и голове. — Найди, чем нам стрелять! Да гранат бы пяток. Вдвоем-то и отобьемся…
— Оно бы вроде и резон, — с сомнением произнес боец. — Но, с другой-то стороны… Слышишь — затихло наверху все? Я спрашиваю — ты слышишь?
— Да, — сказал Иван.
Слух и более-менее сносное самочувствие постепенно возвращались к нему. Видать, контузия была не настолько страшной — всего лишь сильный удар взрывной волны от разорвавшейся неподалеку мины.
— Ну так вот, — вздохнул боец. — И я слышу, и ты слышишь… Тишина там, наверху. А это значит, что бой окончен. Некому больше воевать. Разбили наше подразделение. Одолели. Отошли наши, которые живые и целые. А которые остались вроде нас, тех, должно быть, станут искать. По окопам, по воронкам и прочим норам. Зачищать завоеванное пространство…
— Кто станет искать? — не понял Иван.
Незнакомый боец ничего не ответил, лишь хмыкнул и посмотрел с грустной иронией. А затем сказал:
— Нам бы затаиться здесь до темноты. В темноте по-любому выбираться сподручнее. Ползком, ужом, короткими перебежками… Да и ты до темноты окончательно придешь в себя. Словом, нам нужно дождаться темноты. Затаиться в этой воронке и не высовываться.
Но дождаться темноты им не удалось. Вскоре сверху послышались шаги и немецкие голоса, и в воронку заглянули сразу несколько немецких солдат. Ну а дальше — все было понятно. Ивана и незнакомого бойца не пристрелили прямо в воронке, наоборот, им велели подниматься наверх. Они поднялись, а куда им было деваться? Вот так он и начался — горький и страшный фашистский плен.
Их и таких же, как и они, горемык привезли в какой-то польский городок — Иван даже его названия не запомнил, да и не стремился запоминать. Точнее сказать, в концлагерь, расположенный в этом городке. В городке, как понял Иван, испокон веку добывали уголь. Не понять этого было просто невозможно — все пространство было усыпано черной угольной пылью, она скрипела на зубах, въедалась в кожу, забивалась в нос и засыпала глаза, из-за нее пространство вокруг постоянно было подернуто размытой полумглой.
Узников, в том числе и самого Ивана, определили в угольные шахты добывать уголь для Германии. Ранним утром их отводили на шахты, поздним вечером — приводили в лагерь. Работа была изнуряющей, изматывающей, да и к тому же смертельно опасной. Часто из шахт не возвращалось по нескольку, иногда и по десятку подневольных шахтеров. Обрушение шахтной кровли, взрывы метана и угольной пыли были явлением едва ли не ежедневным. Плюс болезни, увечья, недоедание. Выжить в таких условиях было делом проблематичным, да что там — буквально немыслимым.
А Ивану Коломейцеву хотелось выжить. Ему хотелось вырваться из этого кромешного, запорошенного черной пылью ада. Ему хотелось пробраться к своим боевым товарищам, взять оружие, сражаться до полной победы. Коломейцев постоянно думал о том, как бы ему сбежать из лагеря. Он искал пути, возможности и способы, но до поры до времени они не находились. Он понимал, что в одиночку такое серьезное и предельно рискованное дело ему не совершить, и исподволь присматривался к товарищам по несчастью, надеясь среди них отыскать единомышленника и соучастника.
В единомышленники и соучастники он в первую очередь определил того самого бойца, с которым вместе попал в плен. Так уж получилось, что и самого Ивана, и бойца определили в один и тот же лагерь и назначили на одну и ту же работу — добывать уголь. Общее несчастье их сблизило, они сошлись и познакомились. Бойца звали Федотом Кулеминым, он был родом из поволжских крестьян. Сам по себе он был человеком основательным и рассудительным. К тому же, насколько Иван мог в том убедиться, Федот Кулемин не был по натуре своей подлецом и лагерной шкурой, то есть он никак и ни при каких обстоятельствах не стремился совершить какую-нибудь подлость: выслужиться перед лагерным начальством, донести, выбить для себя какую-нибудь собачью должность…