Сегодня, когда фашизм как конкретная действительность, обусловленная особыми историческими обстоятельствами, остался в прошлом, подобный подход не только возможен, но является единственно возможным для «национальных» сил. Необходимо помнить, что «ностальгия» и мифологизация — плохие помощники, воскресить Муссолини или создать такого же нового невозможно, а современная ситуация имеет мало общего с той, которая сделала возможным фашизм и определила его конкретный исторический облик.
Исходя из сказанного легко понять, сколь существенное значение имеет избирательный поход к фашизму. Отсекая его отрицательные стороны, мы тем самым одновременно восстанавливаем его связь с великой политической традицией, то есть традиционную преемственность. Способность занять указанную позицию, исключающую всякую путаницу и слабость, является своего рода пробным камнем. Великий мыслитель прошлого века Доносо Кортес говорил о наступающих для Европы временах — предвещаемых первыми революционными и социалистическими движениями — как о временах «абсолютных отрицаний и высших утверждений». Несмотря на бездну, в которой мы сегодня оказались, каждый ещё может почувствовать это.
В кратком исследовании, предпринятом в данной работе, мы ограничимся рассмотрением различных структур и законодательных мер, определивших жизненный уклад того времени под влиянием различных сил, питавших фашистское движение, уделив особое внимание тем принципам, которые прямо или косвенно из них вытекают. Центром кристаллизации этих сил был Муссолини. Поэтому для понимания доктрины мы обратимся к его воззрениям, менявшимся согласно внутренней логике возглавляемого им движения. В отличие от коммунизма и национал-социализма фашизм не имел чётко сформулированной и однозначной доктрины, предшествовавшей действию и революции («действие в фашизме опережало доктрину» — признавал сам Муссолини). Как уже указывалось, в данной работе мы не будем останавливаться на зачастую противоречивых и незначительных идеологических тенденциях. Отметим лишь, что после прихода фашистов к власти этим тенденциям была предоставлена достаточно широкая свобода слова, что возможно было вызвано именно тем, что их влияние практически равнялось нулю.
С нашей точки зрения основной смысл фашизма, обретавший всё большую ясность по мере его развития и оформившийся в момент достижения власти, состоит в том, что это движение стало своеобразной реакцией, зародившейся в среде бывших фронтовиков и националистов, на кризис, который по сути был кризисом самой идеи государства, авторитета и центральной власти в Италии.
Послевоенная Италия представляла собой гражданское государство, находившееся под сильным масонским влиянием, со слабым и посредственным либерально-демократическим правительством и бессильной, т. е. конституционно-парламентской монархией. В нём абсолютно отсутствовал «миф» в положительном смысле. То есть миф как высшая, животворящая и формирующая идея, позволяющая государству стать чем-то большим, нежели обыкновенной структурой общественного управления. Становилось всё более очевидным, что в подобных условиях нация не могла справиться с тяжёлыми проблемами, возникшими в послевоенный период, и преодолеть социалистическое и революционное влияние, распространяемое в массах и пролетариате левыми активистами.
Поэтому заслуга фашизма состояла, прежде всего, в том, что он возродил в Италии идею государства, подготовил почву для энергичного правительства, утверждая чистый принцип авторитета и политической верховной власти. Это стало, условно говоря, положительным «прорывом» фашизма, который по мере своего развития постепенно избавлялся от некоторых из первоначально составляющих его компонентов, таких как революционная воинственность, узко националистическая направленность и синдикализм в стиле Сореля.
В этом смысле можно говорить о своего рода изменении направления или «векторном» смещении движения итальянского интервентизма. Как мы уже говорили, поддержка интервенции заставила Италию присоединиться к фронту мировой демократии, сплотившемуся против центральных Империй, и вернуться к духу периода Воссоединения, то есть идеям 1848 года. Однако, экзистенциально это движение имело независимый революционный характер и война послужила поводом для пробуждения сил, нетерпимых к атмосфере буржуазной Италии. Именно бывшие фронтовики взрастили фашизм. Не желая возвращаться к «нормальной» жизни, они изменили идеологическую полярность, сместившись в сторону «правых», к идеалу иерархического государства и «нации воинов», избавляясь от социалистических и повстанческих (если не республиканских) тенденций предшествующего периода. Эту «экзистенциальную» сторону фашизма безусловно следует поставить ему в заслугу. С другой стороны, сам Муссолини, взяв власть в свои руки, также предчувствовал появление новых иерархий, говоря о новом «веке власти, веке правых, веке фашизма». В 1926 г. он заявил: «мы представляем новый принцип в [современном] мире. Мы являемся прямой, категорической, решительной противоположностью всему миру… бессмертных принципов 1789 года», тем самым выделив «контрреволюционный» момент в качестве одного из важнейших аспектов движения.