Нет пределов
За глубоководной рекой Вогулай, которая, как издревле считалось, способна унести все горечи и печали, если пересечь ее на восходе в первый день весны, вот уже четыре сотни лет таится деревня хлеборобов, Хоста. И дети ее столь мирные и трудолюбивые, что с самого младенчества вместо деревянных мечей и луков со стрелами, предпочитают разбираться в мукольных мельницах. Уже к десяти каждый из них знает как уберечь урожай от палящего солнца, что нужно сделать если вдруг начнётся сильный дождь с градом и сколько требуется муки и масла, чтобы хлеб получился мягким и ароматным.
Однако же, какая скука!
В последний раз, когда я предлагала детворе сыграть в охотников и жертв, тётушка Фэн, побагровев от злости, завела меня в темный угол и оттаскала за волосы, приговаривая:
- Чему ты их учишь? Хочешь, чтобы они выросли жестокими?
Усмирив гнев, она еще долго просила прощения, обещая, что больше и пальцем меня не тронет. Справедливости ради, руки она больше не распускала, но и я растеряла всякое желание возиться с местными детишками, появляясь в деревне лишь изредка. Всяко лучше, например, набрав котомку с припасами отправиться в лес, в поисках цветущих астрий или задремавшей ундины, чтобы наконец всем напомнить о существовании чего-то, кроме хлеба и пашни. Но сколь бы я не старалась, все остается на своих местах и поныне.
Каждый раз, когда я, вот как сейчас, оказываюсь наедине с собой, отчаянное желание указать всем правильный путь одолевает меня, как стремительная волна, удвоившая силы в часы прилива.
«Но это долгая работа», - успокаиваю я себя, - «ей требуется время. Вначале, вон, нужно вытащить лягушку из сетей».
Улов нынче скверный. Да и простенькие кожаные туфли промокли насквозь. Спутанные светлые волосы космами ложатся на глаза, вырываясь из пучка всякий раз, как я их стягиваю. Недавно я неумело постриглась, из-за чего волосы спереди стали короче и перестали укладываться в хвост.
Сети нужно местами подлатать, но вот уже два месяца, с тех пор, как брат и отец поехали в гости к родным, тетя не спускает с меня глаз и то и дело нагружает всякими заданиями, дабы отточить умения, которыми настоящая хозяйка должна владеть в совершенстве.
- Милая, погляди внимательно. Ты пропустила три стежка. Теперь у тебя не выйдет роза. Камрин, ты вообще смотришь, куда продеваешь иглу?
Как будто полотенцем нельзя вытираться, если оно не украшено целым скопом цветов?
Ее противная дочь, истинная последовательница всех этих премудростей, каждый раз поглядывает с таким изумлением, словно вместо рыбы я достала из реки старый башмак и подала блюдо гостям.
Устроившись на берегу с сетями, я надолго увлекаюсь распутыванием тонких ниточек, погрузившись в размышления об охоте на диких животных, о которых отец, уроженец Парвадиса, рассказывает с неуповаемым восторгом каждый раз, когда хлебнет лишку вина.
- Сколько у него было зубов. Сомкни он челюсти, я бы остался без рук.
Он с гордостью демонстрирует шрамы каждому, кто у него спросит, какого это жить в Парвадисе.
Судьба часто бывает не справедливой, но меня миновала участь потомственной жницы. Посевы, жатвы, разумеется, я все об этом знала с рождения, так как невозможно оставаться в неведении, когда живёшь в житнице края, однако многим больше меня интересовали ловушки, наживки, острые наконечники стрел и прутьев, которые сколько я себя помню, были развешаны по всему дому, чтобы мой отец, опытный охотник, в любой миг мог отправиться за добычей. А я вослед за ним.
Каким далёким все кажется сейчас, когда мягкое солнце ласкает кожу. Его робкие лучи, набравшие силу после затяжной зимы, пробиваются сквозь листья и отражаются на поверхности воды. Как будто на дне лежит что-то блестящее. Так и подмывает нырнуть, чтобы осмотреться. Но эта красота обманчива. Вода холодна почти также, как лед и как только она сомкнется над головой, нет никакой надежды выбраться наружу.
Я лениво наблюдаю за шаловливыми лягушками, прыгающими с камня на камень. Они противно квакают, отпугивая робких птиц, только вернувшихся из тёплых краёв. Было бы скучно, не будь доселе эти минуты свободы и уединения столь ценными.
Изнеженная первыми по-настоящему теплыми деньками, не замечаю, как проваливаюсь в сон. Он оказывается настолько правдивый, что до последнего мгновения я отказываюсь поверить, что все не происходит на самом деле, пока громогласный голос не разрушает мираж, сотканный из желаний и переживаний:
- Камрин!
Несмотря на сонливость, я узнаю разрушителя покоя, потому не испытываю ничего, кроме досады.
- Что же ты, спишь прямо на земле!