А здесь, на улице, вместо январского холода, снега и гололёдицы, стоит полуденная жара самого разгара лета, чахло зеленеет поникшая от нестерпимого зноя трава и чудят сильно разозлившиеся полицейские, требующие то, чего у неё нет и быть не может.
— Да какое, блин, оружие?! У вас там что, глаз нет?! У меня был автомат, но вы же видели, я его выбросила только что! Ну что вы ещё от меня хотите?! Не стреляйте, я сдаюсь, я могу выйти и поднять руки! Мне можно выходить?!
— Давай! Выходи! И руки на виду держи! Только дернись, сразу завалим! Руки показала! Бегом!
Разглядев девушку, как следует, полицейские растеряли значительную часть своей недоверчивости. Ну да, такой уж у неё вид, до крайности несерьезный, совершенно невоинственный, от такой коварные поступки ждут в последнюю очередь. Беззащитность «преступницы» придала им решимости, но, к большому сожалению, не снизила градус агрессивности. Пока один держал на прицеле, второй грубо пытался сковать запястья непомерно большими наручниками и при этом шипел, как удав, которому только что отдавили хвост:
— Ты только дёрнись, сволочь. Только дёрнись. Да я даже стрелять не буду, я просто шею тебе сверну. Ну давай… давай же… попробуй дёрнуться, ты только попробуй. Ты у нас не задержанная, ты пленная, а с пленными по закону военного времени мы что угодно можем делать без протоколов и адвокатов.
За стеной, в стороне морга, загрохотала стрельба из автоматов и пистолетов, на что задержанная выслушала совсем уж бредовые обвинения:
— А вот и за твоих дружков взялись. Хана всей вашей шайке. Недолго им осталось: кого–то кончат сейчас, кого–то потом, никого не пропустят. Такие твари в нашем городе долго не живут.
Тут уж она смолчать не смогла:
— Никакие они мне не дружки. Я даже не знаю, кто это, но они хотели меня убить. Меня и ещё двоих мужчин. Их, наверное, убили, а я убежать успела.
— Ты свои сказки для следователя прибереги. Красивые у тебя зубы, ровные. Ты с ними прямо сейчас прощаться начинай, тебе их там в первый же день вышибут. Сволочь, из–за таких, как ты, у моего брата невесту убило. А детей сколько перекалечило? Детей–то за что?!
— Вы о чём, вообще?!
— Ты дурочкой–то не прикидывайся. Я бы вас, корректировщиц, прилюдно вешал на главной площади, чтобы все видели. И не на верёвке, а на проволоке колючей, да помедленнее душил, помедленнее… Зря ты к нам в город пришла, ох и зря. Это не твой город, и тебе это сейчас конкретно объяснят. Так объяснят, что не забудешь.
Она, наконец, поняла о чём он, но не поняла, какое к этому имеет отношение. Полицейский, по неизвестной причине, решил, что она шпионка, лазутчица, человек, который наводит на цели вражескую артиллерию. Ну да, корректировщики действительно существуют, но их роль в войне, которую вот уже несколько лет ведет город, сильно преувеличена и обросла нелепейшими мифами. Вот этот полицейский почему–то железно уверен, что пушки наводят исключительно засланные люди, и обязательно не местные. Это по его последним словам получается.
— Ниоткуда я не приходила. Я здесь родилась и всю жизнь прожила.
— Да неужели? И где же ты родилась? Под каким забором?
— Может вас и под забором родили, а вот меня в роддоме номер четыре. В Рудничном.
— А неплохо вас, тварей, готовят, — хмыкнул второй полицейский. — Долго свою легенду зубрила?
В одной руке он продолжал держать пистолет, а другую, с зажатой в ней рацией, поднес к уху и кое–что успел наговорить невидимому собеседнику.
Всего этого ей хватило, чтобы начать давить лавиной цифр, которые вряд ли известны вражеским агентам (а о некоторых из них, скорее всего, неизвестно самим полицейским):
— Сейчас вы повезёте меня не в районный отдел, а в Министерство внутренних дел, бывшее городское управление МВД. Это старое здание на восточном краю площади Металлургов, оно построено в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году, тем же подрядчиком, который за пять лет до этого построил гостиницу «Шотландия». В здании три этажа и большой закрытый двор, на главных воротах ваша машина, иногда, проезжает по крышке люка, и тот лязгает. Крышка очень старая, но на ней и сейчас можно различить слово «Химтехникум» и цифру сорок семь. Я могу назвать вам, сколько окон на каждой стороне здания и на каждом этаже. Могу сказать, сколько светофоров вы проедете по дороге к нему. Могу перечислить все номера домов по пути. Ещё я могу перечислить цвета и номера машин, которые врезались в стену вокруг морга и друг в дружку, только что. За этой стеной они, отсюда мне их никак не разглядеть, а вы можете посмотреть и сравнить.