На одной из лавок лежала темноволосая девушка. При первом взгляде ей можно было дать не больше двадцати лет, но когда глаза свыклись с неприятно–режущим освещением, «новенькая арестантка» поняла, что ошиблась. Ну да, слишком уж гибко та извернулась, будто прикорнувший подросток, однако, лицо тянет на все двадцать пять. Ну и одежда заставляет давать ей меньше, очень уж она необычная. Выглядит, будто вторая кожа: черная, матовая, идеально облегающая всю фигуру от верха шеи до стоп, где сливается с настолько удобной на вид обувью, что разутая сокамерница, не зная, как, вообще, называется это милое чудо, сразу размечталась такой обзавестись.
Нет, она вовсе не имеет ничего не против того, чтобы походить босиком, но только не при таких обстоятельствах.
Незнакомка отработанным рывковым движением, выдающим хорошо тренированного человека, поднялась, присела, пождав под себя ноги таким образом, каким их может поджать только лишь дружащий со спортом человек с давно наработанной растяжкой. Небрежно перекинула через правое плечо длинные, ухоженные иссиня–чёрные волосы, уставилась на подругу по несчастью взглядом, по которому можно легко определить, что с цифрой двадцать пять вышла приличная ошибка.
Нет уж, здесь, как бы, не все тридцать, если не больше. Странная какая–то. Необычная. И дело тут совсем не в одежде и обуви. От незнакомки волнующе веяло чем–то экзотически–неизведанным, она будто намекали всем своим видом, что знает нечто такое, что другим неизвестно. И это крайне важное знание, очень и очень нужное всем людям, от такого невозможно отказаться, оно интригующее и безумно интересное. Еще ни слова не сказала, а уже понятно, что с такой нужно хорошенечко пообщаться.
Взгляд брюнетки чуть изменился. Складывалось впечатление, будто она вглядывается внутрь миниатюрной соседки по камере, или уставилась сквозь неё. Причём, понятно, что она не от нечего делать так поступает, а явно пытается что–то узнать. Но вот что можно выведать таким способом?
Глаза загадочной женщины, вдруг, стали нормальными, уставившимися прямо в глаза девушке.
И в тот же миг в камере были произнесены первые слова:
— Ну и дерьмо! Не напрягайся, это я не про тебя.
Не представляя, как можно прокомментировать настолько грубое и неинформативное заявление, новенькая молча присела на край ближайшей лавки, не решившись забраться на неё с ногами. Стопы ведь грязные, а босому человеку разуться невозможно. Неприлично поступать так в месте, где вскоре могут захотеть прилечь другие люди.
Незнакомка, тем временем, продолжала сверлить взглядом. Глаза у неё очень выразительные: большие, тёмные, в них легко просчитывается напряжённая работа мозга. О чём она думает, понять невозможно, но нет сомнений, что девушка в её размышлениях занимает немало места.
Чувственный рот, с завидным насыщенно–алым естественным цветом губ, чуть приоткрылся:
— Твоё прозвище никак не прочитать. Красный череп, вот и всё, что видно. Это просто офигеть, я раньше о таком только слышала. Тебя как звать?
Голос воркующий, приятно–хрипловатый, почти идеальный, если хочется спеть что–нибудь из французского шансона. И совершенно непохоже на манеру речи полицейских, нет неестественности. Однако, фразы полностью непонятные. Ну, то есть, первая, вторая и третья непонятные, концовку превратно истолковать невозможно.
Причин скрывать свое имя девушка не видела, поэтому ответила без колебаний:
— Кира.
— А я Клео. Посмотри на меня, ты моё прозвище видишь?
Спрашиваемая чуть помедлила, только лишь потому, что не знала, как обращаться к новой знакомой. На «вы», конечно, будет прилично, ведь разница в возрасте у них, возможно, в два раза или близка к этому. Не получается точнее понять, сколько исполнилось этой странной женщине. Однако, она откровенно молодится, а таким, обычно, гораздо приятнее, когда с ними фамильярничают юные собеседники.
Определившись с манерой общения, Кира ответила:
— О чём ты сейчас, вообще? Я тебя не понимаю. Какое прозвище? И где его можно увидеть?
В глазах Клео промелькнула целая гамма всякого: там различались и удивление, и задумчивость, и холодная оценка чего–то непонятного. Много чего.
Женщина молчала секунд пятнадцать, не переставая смотреть в глаза Кире, после чего вкрадчиво спросила:
— Ты что, новенькая?
— Если ты о том, что меня первый раз в подвал посадили, то да, в этом деле я новенькая. Они меня за корректировщицу приняли. Странные, какие–то, люди… очень мягко говоря.
— Да? А ты знаешь, меня тоже за такое же сюда определили. Я всякое о себе слышала, но такое — впервые. Да я даже не вкурила, о чём они, вообще, что за корректировщица такая? Тупой кластер и тупые цифры, их даже заражать не надо, они уже свихнулись.