Отругав себя за подобные недопустимые сравнения, я чуть не споткнулся, потому что моя Людочка резко остановилась у меня перед носом и спросила шепотом, вижу ли я мужчину в короткой дублёнке и шапке-ушанке на противоположной стороне улице?
Присмотревшись, я действительно рассмотрел среди мельтешившихся прохожих такого человека.
— А теперь смотри: мы пойдём, и он двинется параллельно! — Люся говорила так, словно была взволнована. Её шепот мне в ухо показался щекотным. Я незаметно огляделся.
И правда, мы пошагали дальше, и он тоже. Мы свернули в переулок, и он туда же.
— Ну? — сказала она. — Ты понял?
Понятное дело, что я ничего не понимал.
— Следит он за мной, что непонятного! Уже не первый день, между прочим! Заметь его!
— Да как я его замечу? Кругом много мужчин в таких же дублёнках и шапках!
— А у него на шее красный шарф!
— Ну, Люсь! — от души рассмеялся я. — Вот сама подумай: если бы человек действительно вёл слежку, разве он стал бы надевать красный шарф?
— Ну, может, ты прав, — не совсем охотно согласилась она.
— Дай-ка я лучше обниму тебя, Люська! — схватил я её в охапку и крепко прижал к себе, совершенно забыв о том, что мы не одни. Она запищала.
— Студенты, разгоню вас по домам! — тут же прервал наши страсти Фёдорович, направляясь к подъезду монолитной многоэтажки сталинского периода.
С матерью жертвы — Ларисы Васильевны Зайцевой разговор был недолгим, учитывая её душевное состояние. Что интересно, в течение этого короткого общения она несколько раз упоминала о зяте, теперь уже вдовце Андрее Валериановиче Зайцеве. Исключительно с положительной стороны:
— Вот вы взяли его под стражу и держите за решёткой, — всхлипывала несчастная женщина. — А за что? Это добрейший и благороднейший человек! Знаю его много лет. Он даже мухи не обидит, а чтобы убить Ларису?! Нет, что вы, он не мог! Это большая, большая ошибка, товарищ следователь!
— Вера Алексеевна, мы разберёмся, — сдержанно ответил тот.
Хотелось поскорее выбраться из этой печальной атмосферы с запахом валерианы и бесконечного горя.
Я бросал Люське многозначительные взгляды, и она поглядывала на меня с потаённым смыслом. До моих ушей словно издалека доносился голос пожилой женщины, которую душили спазмы, и она рассказывала о том, что Ларису любили и уважали иностранные студенты, один из них, кстати, весьма состоятельный, каждый раз привозил ей заграничные подарки в знак благодарности за прекрасные языковые курсы. Что именно дарил? Кожаные куртки и золотые украшения. Лариса продавала часть их знакомым, что при её скромной преподавательской зарплате было подспорьем для семьи. Только вот беда: некоторые бессовестно присваивали эти вещи, а рассчитываться не торопились!
— Особенно много задолжала одна подружка, ближайшая соседка Ларисы, наглая девка такая… Максютина! — Вера Алексеевна схватилась за платочек и погрузила в него опухшее от слез лицо.
— Как вы думаете, у Ларисы Васильевны мог быть другой мужчина, кроме Андрея Валериановича? — осторожно спросил Фёдорович.
— Нет, что вы, откуда мне знать такое!
— А этот иностранец, который дарил? Как его зовут?
— Как зовут? — она задумалась на мгновение. — Не знаю. Помню только, что он араб. Лариса так говорила.
Мы с Люсей обменялись изумлёнными взглядами. Неужто это был Ахмед Салих, которого сегодня днём мы лицезрели в тесной компании с Лу Лин в его уютных апартаментах? Неужто это он был тем благодарным студентом Ларисы, её покровителем и благодетелем, и возможно, не только им?
— Ну что за тайна с отцом ребёнка! — ворчал Хмурый, когда мы вышли из монументальной высотки. — Ни муж преподавательницы о нём ничего сказать не может, ни подруга-китаянка, ни мать! Но параллельно, чувствую, всплывает у нас и коммерческая версия! Новые кожаные куртки, золотые украшения, долги и должники! Пока мы знаем об одной из них — некоей соседке Максютиной, к ней и пойдём. Вы, ребятки, постойте тут, а мне позвонить надо!
Он юркнул в промерзшую будку телефона-автомата, стал набирать номер, а я опять схватил Люську в охапку и стал её трясти и кружить, чтобы как следует согрелась. Эх, сейчас оказаться бы снова в уютном тепле японского кафе, от обеда в котором остались одни воспоминания, и есть уже очень хотелось!