– Да, жалко зверей бессловесных, — с пониманием произнесла она. – Люди, когда они в опасности, всегда зовут на помощь, кричат, кто-нибудь, да услышит!
Кажется, она еще что-то говорила, но следователь, положив трубку, задумчиво посмотрел на змеиные извивы позёмки за окном:
— Самсон, люди, когда они в опасности, всегда зовут на помощь, кричат, кто-нибудь да услышит, — он с чувством досады хлопнул себя по лбу. — Как же я раньше не подумал о том, что у Ларисы Васильевны не только грудь и живот исполосованы ножом, но и пальцы, запястья рук! А это значит, она погибла не сразу! Пыталась увернуться от ударов, хваталась за нож, боролась за жизнь и, конечно, кричала!
На ходу нацепив куртку, он кинулся к выходу.
— Стойте, — закричал я, — меня подождите! Куда направляем наши стопы в двенадцать часов ночи?
— К ее ближайшим соседям, пенсионерам Ивашкиным!
— Извините, что потревожили вас, – сказал следователь Нине Сидоровне Ивашкиной, открывшей дверь. – Дело такое, что не терпит отлагательства.
– Пожалуйста, проходите, — сказала она. — Мы с дедом смотрим бразильский сериал, не ложились еще.
В кухню, кряхтя, выбрался её супруг, Иван Тимофеевич:
— Может, чайку?
— Не за этим пришли. Речь — о вашей ближайшей соседке...
— О Ларисе, — вздохнули они. — Понимаем... Но почему такая срочность? Вы что, по ночам не спите?
— Да как придётся! — и он поведал им обстоятельства гибели Ларисы Васильевны.
Старички удручённо кивали в знак понимания, но беспомощно разводили руками, ведь подобно другим жильцам дома уже дали письменные показания участковому, что не слышали и не видели ничего особенного.
– И продолжаете настаивать, что так всё и было?
– Да что тут скажешь? – занервничала Нина Сидоровна, а Иван Тимофеевич принялся рыться в шкафчике, ища сигареты.
– Человек в минуту смертельной опасности кричит, зовет на помощь, – продолжал втолковывать им Фёдорович. – Это ведь не ёжик бессловесный, так, Иван Тимофеевич?
– Ёжик – не знаю, – рассудил тот, разминая сигарету. – Но любая другая живность: мышка, лягушка, птичка крик подымают, когда им больно.
– Вот-вот! И Лариса кричала. Дом у вас – панельный, слышимость – отличная. Сейчас, например, я отчётливо различаю журчание воды в квартире за стеной. А вы его слышите?
– Тугоухостью не страдаем, – дружно кивнули старички.
– Стало быть, вы дали неверные показания?
Нина Сидоровна принялась поправлять воротничок платья, а Иван Тимофеевич – снова искать сигареты, хотя они лежали перед ним на столе.
– Крик мы действительно слышали, – первой нарушила молчание Нина Сидоровна, виновато взглянув на мужа. – Но подумали, что в телевизоре. Там ведь такого насмотришься да наслушаешься!
– Помолчи! – вдруг прервал её супруг, и некоторое время сосредоточенно моргал, глядя перед собой. – Нам надо признаться, а то на душе нехорошо… Было это так, следователь: среди белого дня начался шум, потасовка и крики наверху, в квартире Зайцевых. Нина мне говорит: «Драка у них!». А я ей: не наше, мол, дело! Хотя люди они интеллигентные, никогда не скандалили. Впервые такое было.
– И не знали мы, товарищ следователь, – вздохнула Нина Сидоровна, – что этак всё обернется! Может, чем-то могли помочь Ларисе? А потом стало боязно. И участковому не признались. Да он особо и не расспрашивал.
Фёдорович не был курильщиком, но машинально принял сигарету, которую протягивал ему Иван Тимофеевич:
– Может, вы и слова какие-нибудь различили? Или, может быть, имя? — с надеждой смотрел он на них.
– Были слова, – осторожно призналась Нина Сидоровна. – Помню, кричала Лариса: «Не надо! Не делай этого!».
– В общем, так, – опять взял инициативу в свои руки Иван Тимофеевич, решительно втыкая окурок в пепельницу. – Доставай, следователь, бумагу, записывай. Я назову тебе имя!