Я впервые видел Хмурого таким радостным. Теперь нам было известно имя человека, к которому взывала о пощаде в момент своей гибели Лариса Васильевна Зайцева.
И этого человека звали Валерием. «Не надо, не делай этого, не убивай, Валера!»— кричала бедная женщина, когда он занёс над ней нож. И этим ножом в приступе ярости бил её много раз.
Имя «Валера» отчетливо слышала чета пенсионеров Ивашкиных.
Утром раньше всех появился прокурор Степанов. Он выглядел измождённым. Морщины на лице пожилого человека обозначились ещё глубже. Возможно, он тоже не спал ночь напролёт.
– Витя! — сказал он упавшим голосом, — у нас неприятности. Стало известно, что наш главный подозреваемый, Андрей Валерианович Зайцев, является сыном уважаемого учёного и общественного деятеля! Видимо, придётся отпустить его под подписку о невыезде. Мы ведь держим его за решёткой без доказательств причастности к преступлению! Без достаточных оснований!
— Ох, Михаил Степанович, а не вы ли прошлым утром велели мне выжать из него всё возможное до последней капли?
— Забудь, Витя, что я велел! У тебя должна быть своя голова на плечах! — занервничал Степанов. — Если не выпустим, готовься к большим неприятностям!
— Умеете, Михаил Степанович, стрелки переводить! А этот особенный отец, он что, уже названивал вам?
— Нет, помилуй! Но может и позвонить! Не мне, а повыше! И тогда по головке нас не погладят! И не помогут тебе никакие предыдущие заслуги, никакие звёздочки на погонах! Начальство сотрёт тебя в порошок!
Следователь, похоже, втайне наслаждался этими муками своего начальника, готовясь преподнести ему сюрприз.
— Вы всё сказали, Михаил Степанович? А теперь слушайте. Зайцев абсолютно невиновен!
— Как?! — изумился тот.
И Фёдорович изложил ему новости минувшей ночи.
— Так это же совсем другое дело! — возрадовался прокурор.
Бывает же так: то сразу всё валится, рассыпается, как рассыпались вчера подозрения по поводу Салиха, китаянки и Максютиной, то вдруг, как сегодня, мозаика стала складываться в единую картину, кусочек за кусочком.
Имя убийцы прояснилось по какому-то наитию следователя, по его въедливости и настойчивости. Если бы у него не было прозвища Хмурый, то я назвал бы его Бурильщиком, ведь он докапывается до самой глубины, бурит самую твёрдую породу, пока не найдёт то, что лежит под поверхностью. Утром я записал в своём блокноте этот образ, чтобы потом использовать его в статье.
Но в это утро нас поджидал ещё один сюрприз. Старший сержант милиции Пётр Маковенко, вчера радостно лепивший пельмени вместе с Люсиной соседкой Нинель, и, видимо, проведший вместе с этой очаровательной девушкой лучшую ночь в своей жизни, утром примчался в прокуратуру с продолговатым свёртком. Что-то удлинённое было завернуто в газету. И сам Пётр загадочно улыбался.
— Пить не буду! — сразу запротестовал Фёдорович. — Утро, дел полно, в другой раз!
— Я вещдок принес, товарищ следователь! — Пётр торжественно снял газетную обертку и положил на стол пару потрёпанных шлёпанцев.
— Ух ты! — Хмурый аж просиял. — Ты где их нашёл?
— За гаражами, метрах в ста от дома Зайцевых. Вот как чуял: думаю, пройдусь-ка ещё по территории. Наши ребята всю её обследовали, всё прочесали, а до гаражей не дошли. Там машинами заезжено. А они в бурьянах лежали!
– Размер сорок третий?
— Цифры-то стёртые, но давайте линеечкой померяем. — Да, сорок третий.
– Изготовитель – фабрика «Прогресс»? — Фёдорович всмотрелся в остатки надписи на подошве. — Да, вот виднеются буквы «Пр». «Прогресс», значит. И металлическая пряжка на левом штиблете отсутствует! Всё соответствует описанию исчезнувших шлёпанцев Андрея Валериановича Зайцева! Так вот почему они исчезли! Преступник, заметая свои следы, не только посыпал пол перцем, но и вышел из дома в этой старенькой обувке Андрея Валериановича, а свою обувь надел уже в сотне метров от дома!
К девяти часам утра мы уже были в следственном изоляторе, где в ожидании своей участи томился Андрей Валерианович Зайцев.