— Утром дорогу расчистят, пойдут машины с хлебом, молоком, комбикормом, — пытался я перекрикивать метель, демонстрируя свою осведомлённость в сельской тематике, поскольку главред любил перебрасывать меня с одной рубрики на другую. — А сейчас переждать бы где-то пургу! Или вызвать спасателей!
— Ты, часом, не бредишь, парень? Откуда спасатели в этой глуши? И как я тебе их вызову? Мановением руки? Сначала надо добраться до ближайшего населённого пункта, где есть телефон! — он стянул со своей шеи шарф и протянул его мне. — Возьми, а то простудишься!
Метель гудела, не собираясь угомониться. Я обмотал шею шарфом.
— Переждать, значит? — задумчиво произнёс Федорович. – А ведь тут неподалёку есть избушка заброшенного полевого стана! Сотня метров всего! Доковыляешь?
Некоторые его слова ветер вырывал из контекста, и мысль о какой-то заброшенной избушке не внушала доверия, но выбора не оставалось. Опираясь на палку, я запрыгал следом, стараясь не издавать лишних звуков.
Мы свернули с шоссе, скатившись на обочину. Ни дорог, ни тропинок. И не видно ни зги.
— Давай-давай! – командовал Фёдорович, и теперь практически тащил меня через сугробы.
Минут через десять из снежной круговерти стали проступать, то слабее, то отчетливее, очертания небольшой хибарки. Попутчик раскидал сугроб у входа и с трудом оттянул скрипучую, криво висевшую дверь. Щёлкая зажигалкой, он осветил единственную комнатушку, посреди которой стояла сложенная из кирпича печь, а у оконца – лавка и стол.
Внутри было не теплее, чем снаружи, но оптимизма прибавилось, когда он разломил трухлявую доску и разжёг огонь, предварительно пошурудив в печке палкой, чтобы разогнать случайных мышей. Потом зажёг лучину, вставив щепку в горлышко какой-то бутылки, и в этом слабом свете приблизился ко мне:
— Теперь, Самсон, осмотрим твою ногу. Я, конечно, не врач, но в общих чертах смогу определить характер травмы, — стащив ботинок с моей ноги, он прощупал мою пострадавшую конечность и с облегчением произнёс. — Вывих и ушиб у тебя! Будем вправлять?
Пока я обдумывал ответ, он дернул ногу и, поорав немного, я успокоился.
Огонь в печке уже весело плясал, наполняя избушку живительным теплом. В оловянной кружке вскипела вода, добытая из снега. У неё был тухловатый привкус, но когда Фёдорович сунул в кипяток щепотку сухой травы, пучками висевшей у окна, получился довольно приятный напиток.
— А теперь рассказывай, Самсон, какая нелёгкая занесла тебя в эти края в ненастную пору? Ты, ведь не из местных и не в гости едешь! — он пристроился на корточках у печки, и в бликах огня я смог немного его рассмотреть.
Ему было за сорок, у него были правильные черты лица, светлые глаза, но в какой-то степени все его манеры выдавали в нём человека, знакомого с изнанкой жизни, с её тёмной, так сказать, составляющей…
Я коротко поведал ему о своем непредсказуемом главреде и командировке в Лужки, куда на открытие Дома престарелых явится с депутатской свитой, уже через несколько часов, сам губернатор.
— Дом престарелых? — удивлённо переспросил он. — Лужки — это моя родная вотчина, и я не замечал там такого количества престарелых, для которых понадобился бы приют! Разве что со всей округи навезут стариков? И метель бушует, так что вряд ли глава области рискнет покинуть свой кабинет! Тебе, наверное, надо было в другие Лужки, — с сочувствием посмотрел он на меня. — Есть такой посёлок городского типа, но он совсем в другом направлении! Не на тот поезд ты сел, журналист!
Нога ныла и пульсировала, на душе скребли кошки. Неужели прав этот Фёдорович, и я поехал не в ту сторону, и вернусь в редакцию с пустым блокнотом, на радость моим ехидным коллегам, а главред меня мигом уволит?
— Послушайте, — грустно произнёс я, уже перестав его опасаться. — А каково ваше полное имя? Китайцы вас называли, но я не запомнил. И кто они такие? И зачем вам в деревню Лужки?
— В Лужках у меня дед, — после минутного молчания начал он отвечать в обратной последовательности. — Вырвался я с работы, приятель, буквально на одну ночь, чтобы утром вернуться в город. Но по твоей милости, как видишь, сижу теперь здесь!
В ответ я сокрушенно покивал головой.
— Те китайцы — обычные рыночные торговцы, — хрипловато продолжал он. — На родину едут. Сначала доберутся поездом до столицы, потом сядут на самолет — и в Пекин! А зовут меня Виктором.