Следователь выскреб ещё мелочь из кармана: на пол-литра как раз хватало.
Мы стояли и смотрели на прорубь. Наконец, вода в ней колыхнулась, и водолазы выбрались на поверхность. Ручейки на их костюмах мгновенно застывали мутными ледяными прожилками. Вердикт был неутешительный: в указанном секторе нож не обнаружен.
– Что делать, командир? – смотрели они на Хмурого.
– А если ещё тут поискать? – озябшими пальцами он развернул лист бумаги, на котором была набросана схема поиска. – Может, нож отнесло течением?
– Да какое там течение! – возразил старший из водолазов. Тут даже летом не сильно течёт. Ладно, посмотрим ещё, – усомнившись в собственной правоте, он разделил с коллегой и опорожнил бутылку.
А затем они снова нырнули.
Хмурый порылся в своих карманах, наскрёб ещё мелочи, и послал меня в ближайший продуктовый магазин. Когда я вернулся, результат был тот же. Нож водолазы не нашли.
Следующий день был повторением предыдущего. С утра до наступления ранних зимних сумерек мы продалбливали во льду одну за другой новые проруби. Вскоре эта часть реки была похожа на решето.
Бросив свои удочки, к нам пришли все рыбаки из-под соседнего моста, подозрительно смотрели на нас, но, наконец, поняли в чем дело, успокоились и вернулись на свои насиженные позиции.
Я бегал за водкой, водолазы ныряли, но нож не был найден.
Вечером прокурор устроил следователю разнос:
– Два дня, Виктор, вы долбили лёд, а где результат? Как не было главной улики, так и нет её! Фролов, вероятно, водит тебя за нос, пока его жена или любовница, сват или брат прячут орудие преступления. И на судебном процессе он заявит, что не имеет к убийству никакого отношения, а признание, дескать, ты выдавил из него силой!
— Да всё я знаю! — Хмурый был темнее тучи. — Зачем ещё и вы тираните меня?
— Ох, и тяжёлый ты человек! — с этими словами Степанов уехал к областному прокурору, чтобы получить очередную накачку.
А Пётр Маковенко примчался из милиции с дурной вестью: Фролов уже написал заявление, что опера его жестоко избили. И он теперь ничего не помнит! Провал памяти, амнезия! Если, говорит, я натворил что-то, если убил кого-то, то ничего не помню. Как, чем, куда дел орудие преступления, сказать не в состоянии!
— Так, может, противогаз на него надеть? — Пётр смотрел на Хмурого невинным взглядом своих голубых глаз.
— Однозначно! — откликнулся из своего закутка Холодков.
А Хмурый как будто не слышал ничего, опять залюбовавшись метёлкой цветочной завязи на кустике герани.
– Вы только посмотрите, она тут в холоде точно цвести собралась! — а потом повернулся ко мне и сказал. — Завтра девять дней с момента гибели Ларисы Зайцевой, и мы с тобой, Самсон пойдём на поминальный обед, Люсьена еще болеет, у Коли Холодкова экспертиза по другому делу, а мы пойдём. Нас пригласили. Мне звонил Андрей Валерианович Зайцев. Сказал, что там будут основные наши свидетели по делу. Возможно, узнаем что-то новое.
— Хорошо, — сказал я, плотнее утаптывая бумаги во внутренних карманах своей куртки, чтобы не сильно топорщились.
— Что ты там прессуешь? — удивился Хмурый.
Подошёл, посмотрел и сделал вывод, что бронежилет мне не понадобится, если что… Через такие слои бумаги, мол, и нож не пробьет!
— Типун вам на язык! — сказал я.
Глава 10. Занавес открывается.
— Фёдорович, а нам обязательно присутствовать на поминках Ларисы Васильевны? — спрашивал я Хмурого утром следующего дня, когда мы выходили из здания прокуратуры. — Девять дней — это традиция для близких людей, а мы при исполнении служебных обязанностей…
— Вот именно — при исполнении! — ответил он, не желая пускаться в подробные объяснения и поворачивая почему-то в сторону ближайшего хозяйственного магазина.
Этот магазин открылся недавно, и его торговый зал пока ещё представлял собой скопище товаров разного назначения. Хмурый решительно направился к секции столовых приборов, и после некоторого её созерцания взял в руки нож внушительных размеров с хищно изогнутым лезвием. Повертев его в руках и внимательно осмотрев со всех сторон, положил на место.
— Вам помочь? — подошла к нам молоденькая продавщица.