— Эй, эй, что тут происходит?! — вдруг раздался возглас подоспевшего Коли Холодкова. — Руки уберите! Что вы себе позволяете?
Тип нехотя ослабил хватку и отступил:
— Да я хотел его на такси отвезти! Пусть теперь пешком ходит! — сказал он не очень вежливо и скрылся в подземном переходе.
— Чёрт знает что! — возмущался Холодков, пока мы двигались к трамвайной остановке. — Средь бела дня, в людном месте!
— Да чё-то я вижу его сегодня не в первый раз! — пытался я связать эти события воедино.
— Ну всё, мой трамвай! — крикнул Холодков. — Не забывай, забегай в прокуратуру! Хмурый вернётся дня через два, забегай!
…Ночью мне снился сон, будто мы едем с Хмурым в поезде среди метели, а она становится всё гуще, всё сильнее. За окнами вагона темно, не видно ни зги, но мы-то знаем, что среди пелены снежных облаков летает красивый красный дракон. Трепещет крыльями, подрагивает хвостом.
— Я стою над обрывом, сейчас упаду вниз! — будто бы кричит мне Хмурый.
— Взлетайте! — раздался вдруг с неба голос дракона.
Мы оттолкнулись от земли и тоже взвились в воздух, скользя над снежной равниной.
А внизу бегал и размахивал руками, глядя на нас, прокурор Степанов.
– Вернись, сукин ты сын! – кричал он летящему следователю. – Закончи, такой ты разэтакий, расследование! Лишу тебя премии! Звёздочек на погонах! А ты, репортёр, можешь не возвращаться! Лети куда хочешь!
– Да пошел ты! – крикнул Хмурый прокурору. – Сам и заканчивай расследование!
И счастье нас охватило от этой безграничной свободы!
12. Эпилог.
Как и предсказывал отец, революция произошла, даже с танками, правда они были далеко, в Москве. Союз развалился, а впереди зияла оскаленная пасть голодного до наших денежек капитализма. В конце лета 1991-го я все так же продолжал работать в редакции, получая простые задания. Пресса, окончательно выйдя из-под контроля компартии, перешла на гороскопы и анекдоты, объявления «купи-продай» и «желтые» скандальные материалы, в которых я не видел ничего интересного. Мою статью сначала урезали, а потом и вовсе отложили, и опубликовали в виде небольшой заметки лишь после казни Фролова. С Хмурым мы поддерживали отношения, и я часто бывал у него в кабинете. Он одобрительно относился моему намерению после окончания юрфака прийти на работу в прокуратуру.
Одним поздним душным вечером мы сидели в прокуратуре. Смакуя свои любимые мятные пряники с ледяным компотом, Хмурый разоткровенничался:
— Вчера Лу Лин прислала письмо из Пекина, где обосновалась вместе с Чангмингом. У них должна родиться девочка. Они решили назвать ее Лю-си и пригласили в гости нас с тобой и Люсю Савенкову тоже.
— От неё уже давно нет известий, вы не знаете, Виктор Федорович, где она?
Он сверкнул глазами в мою сторону, откусывая кусочек пряника.
— Знаешь, стажер, с женщинами надо быть… Ну как бы тебе сказать, настойчивее, наглее, что ли.
Я понимающе кивнул, но такой у меня характер. Можно сказать, из-под носа увели мою девушку, а я даже не пробовал что-то предпринять.
— Позвони ей завтра, у меня есть её телефон, – он на клочке бумаги написал цифры и сунул мне. — Она работает в нашей системе.
Радостно схватив листик, я запихнул его в карман.
Следователь искоса посмотрел на меня с загадочной улыбкой.
— Обижаешь старого сыщика! — хихикнул он, а потом после паузы добавил. — Людмила направлена на работу в прокуратуру соседней области, звонила недавно. О тебе спрашивала. Живет она с этим Крачковым, но до свадьбы пока не дошло. Так что, зеленый ты мой, есть еще шанс у тебя.
Оба мы задумались о своём и сидели молча, пока, наконец Хмурый не прервал тишину.
— Ну, а в Китай я не поеду. Далеко, — констатировал он. — Отправлю открытку, хоть и не силен в китайской грамоте. Знаешь, Самсон, я рос без родителей, меня воспитывал дед Данила. С юных лет я помогал ему растить пахучие кустарники смородины, крыжовника, малины и раскидистые яблони. При первой же возможности, как только выдается пара свободных денёчков, еду в родные Лужки…
— Виктор Федорович, да вы романтик! Возьмёте и меня как-нибудь в Лужки? Я в хозяйстве пригожусь!