— А разве есть в нашем городе японское кафе? — изумилась она, когда мы приблизились к порогу этого заведения.
— Капитализм набирает силу! — напомнил я.
Исподволь наблюдая за подругой своего школьного детства, любовался её естественной красотой. Длинные, пушистые ресницы, волосы цвета спелой пшеницы... В детстве Люська заплетала их в тугие косички, а теперь они густой, шелковистой волной спадали на плечи.
Я рассказал ей в подробностях о метельной ночи, проведенной в избушке между безлюдным полустанком и деревней Лужки. Если бы не следователь Виктор Фёдорович, замело бы меня в той глухой степи…
— Ты испортил Хмурому поездку, – обреченно вздохнула она. – Он вырвался на одну ночь, чтобы срочно отвезти деду лекарства!
— Хмурому? Почему ты так его назвала?
Подкатил официант, и я заказал две порции салата чука, а также айгамо кусияки.
— Что ты ему только что сказал? — удивилась Люся, когда тот умчался на кухню.
— Салат из зелёных водорослей и филе утки, приготовленное особым способом, — даже в собственных глазах я теперь выглядел знатоком японской кухни. — Тебе понравится. Так почему он Хмурый?
— Представь себе, в свои сорок с лишним лет он побывал и под бандитской пулей, и под ножом. Так что коллеги в шутку называли его и Стреляным, и Штопаным. Но прижилось третье прозвище: Хмурый. Обрати внимание, он хмурится, когда думает. В такие минуты к нему лучше не приближаться, — Люся отодвинула опустевшую салатницу и промокнула свои губки салфеткой. — А когда работает на месте преступления, то и наорать может, и за дверь выставить кого угодно, хоть самого прокурора, если заметит, что тот ступил ногой куда-то, что мог затоптать следы преступника, что прикоснулся к чему-то… Вообще он добрый человек, хотя в работе ему лучше не мешать.
Принесли утку в беконе, и Людмила некоторое время озадаченно ковырялась в блюде, постепенно входя во вкус.
— Люсь, так ты уже выезжала с группой на место преступления? К примеру, к Зайцевым на квартиру?
Пару секунд она пытливо смотрела на меня, словно пыталась понять, заслуживаю ли я доверия.
– Не уверена, что должна тебе что-то рассказывать об этом, ты ведь в деле неофициально! К тому же, у нас мало времени, надо вернуться в прокуратуру до окончания перерыва.
— А мы ещё успеем полакомиться мороженым. Какое ты любишь?
— Мороженое? — оживилась она. — Моё любимое должно состоять из нескольких разноцветных шариков: розовых, желтых, зеленых, голубых, малиновых, и при этом каждый — под толстым слоем тёртого шоколада! — задорно рассмеялась она.
— Ты съешь такую уйму шариков? — сдвинул я брови.
— Нет, конечно! Но от двух или трех не откажусь!
Подали мороженое, и Людмила пару мгновений с умилением разглядывала присыпанные шоколадом разноцветные шарики, не зная, в какой из них вонзить ложечку.
— Знаешь, Самсон, скромную квартиру Зайцевых я разглядывала со смешанным чувством. В моем представлении университетские преподы — люди состоятельные. А у этих всё очень просто было. Мебель 70-х годов, старый, черно-белый телевизор… Я бы скорее поверила в то, что грабитель ошибся адресом, нежели в то, что ради небольшой наживы он решил убить женщину на последнем сроке беременности! — Люся замерла, глядя перед собой, и голос её дрогнул. — Ребёнок ведь был уже шестимесячным! Какой же изверг мог пронзить его ножом?! Наверное, поэтому и передумал расчленять тело жертвы, ибо пришлось бы увидеть изрезанное тельце ребёнка! Вот мог ли это быть муж Ларисы, которого только что допрашивал наш следователь? Не верится мне в это!
— Люсь, — сказал я, хотя у самого от её слов ком подступил к горлу. — Этот ребёнок не узнал радостей бытия земного. Но он ушёл вместе с матерью.
— Ты думаешь, в этом есть что-то утешительное? Уйти вместе с матерью? — у неё на глазах блеснули слёзы.
— Не знаю. Но, может быть…, — я протянул руку через стол и нежно прикоснулся к её щеке. — А помнишь, как в детстве мы хоронили щенка под яблоней и вместе плакали?
Она молча покивала головой. Помолчали немного.
— Самсончик, а ты знаешь, что означает твоё имя?
— Знаю. В переводе с древнееврейского — «солнечный».
— Ой, а перерыв-то закончился! — подхватилась она. — Как хочешь. Самсон, но я — в прокуратуру!