Сотни, тысячи тел в унисон рыкали, ревели, ломились. Среди атакующих я заметил могучую фигуру Хорреса. Трёххвостый болас вращался в его руке как живой. Вот вожак размахнулся, и болас, рассекая воздух, полетел к нам. Обвился вокруг ног молодого парня, сбив его с ног, и тот с воплем рухнул со стены прямо на колья. И лишь когда бедолага повис рядом с телом Элхо, я узнал в нем гвардейца, который пронзил ее копьем.
— Ху! Хе-хур-хурук! — издал громоподобный рык вождь, вскинув руки к кровавому небу.
— Хей-хо! Хур-хурук! — эхом ответили ему сотни голосов.
Я не понял, было это выражение радости по поводу свершившейся мести или сигналом. Похоже, последним, потому что через несколько мгновений из-за багровой завесы послышался ужасающий визг, и появились две упряжи векабов, каждая штук по десять тварей. Между упряжами было натянуто несколько пучков лиан, державших каменную голову. Огромную, не меньше трех метров в диаметре. Вероятно, это был обломок статуи, оставшейся от цивилизации перволюдей.
С диким улюлюканьем наездники хлестали векабов плетками, утыканными шипами. Из-под толстой шкур монстров сочилась алая кровь, стекала струйками и, перемешиваясь с песком, застревала в густой щетине, превращалась в багряно-черные наросты. Визг стоял до небес. Несчастные твари, наивно пытаясь убежать от пронизывающей их боли, сломя голову неслись к стене.
Но вот, словно по неслышимой команде, векабы резко замерли. А гигантская голова, продолжая двигаться по инерции, подскочила на бугре и полетела вперед. Вокруг все содрогнулось, раздался оглушительный треск, и ворота, уже ощутимо потрепанные пращниками, разлетелись в щепки.
Зеваки внизу в панике бросились врассыпную. Но мало кому удалось спастись — голова прошлась по ним словно катком, оставив лишь кровавое месиво.
Орда зверолюдов хлынула в образовавшуюся брешь. Гвардейцы бросились им наперерез, но их сразу смели. Волна накрыла не успевшую отступить толпу торговцев. Люди кричали, бежали, спотыкались и падали под ударами могучих лап. Началась бойня.
Сначала небольшими ручейками, а затем бурными потоками дикари занимали оставшееся без защиты Каменистое Плато.
Я обернулся к Андресу.
— Надо валить! Нам тут делать нечего.
— Уходи, а я должен биться! — гаркнул мастер. — Это мой дом, и я здесь король!
Он устремил взгляд на умирающий город. Сквозь туман бури круглые купола его построек казались воспаленными нарывами, готовыми вот-вот прорваться. А узкие улочки — венами, которые все сильнее наполняются отравленной черной кровью.
По печальным глазам Андреса было видно: он прекрасно понимает, что все кончено, но будет бороться из упрямства. Но вдруг его лицо побледнело, и он в ужасе прошептал:
— О боги…
Через мгновение Мастер оказался у приставной лестницы и кубарем скатился вниз. Я тут же рванул за ним.
Глава 19
Сквозь поднятую бурей пыль маячила удаляющаяся спина Мастера. Он несся в сторону толпы зверолюдов, будто стремился догнать свою смерть.
— Стой! — гаркнул я. — Они же тебя разорвут!
Он обернулся и, не сбавляя хода, проорал:
— Ромашка! Она в таверне!
Само собой, я побежал за ним. Хоть невеста у Андреса весьма своеобразная, но он ее любит, и… В общем, надо помочь.
— Погоди, я с тобой!
— Дворами! — ответил он и тут же сменил траекторию, устремившись между домов вглубь квартала.
Я попробовал уйти в инвиз, чтобы не стать жертвой зверолюдов, но не смог — мешал песок Рейвула. Плюнул и, задыхаясь от пыли, помчался следом.
Удивительно, но мы не наткнулись ни на одного дикаря. Андрес вел меня через бреши в оградах, колючие заросли, в общем, по тем местам, до которых враги еще не добрались. Но в просветах между домами, через которые виднелась дорога, я видел трупы, перевернутые телеги, слышал чьи-то пронзительные крики.
До трактира мы добежали за несколько минут. Зверолюдов здесь не было, и я вздохнул с некоторым облегчением. Но тут же понял, что поторопился: входная дверь болталась на одной петле и грозила вот-вот рухнуть. Мы с Андресом переглянулись — его глаза потемнели от тревоги.
Сорвав злосчастную дверь, мы ворвались внутрь и… замерли. Здесь все было разгромлено: на полу валялись перевернутые столы и стулья, стойка, за которой когда-то стоял Толстый Пью, а еще пару часов назад — Гауф, была с корнем вырвана. В стенах виднелись вмятины, неприкаянно болталась шаровидная люстра со светлячками.
Андрес бросился к лестнице, на ходу проорав:
— Наверх!
Вот как узнал? Походу, сердцем почувствовал.