— У нас в роду все такие. Работали много. Хозяйство большое. У меня три брата и три сестры… было. Старшего сына отец назвал Авдан, — кивнула в сторону брата, — переводится как люлька для семерых детей. Хотел, чтоб семеро было! Считал число счастливым. В год, когда ввели национальные паспорта, родилась младшенькая. Отец назвал Евой. Считал, что начинается новая жизнь.
Многие соседи принимали Еву за мою дочку. Мы не расставались. Постоянно одевала её в новые платьица. Перед самой войной купила зелёные кроссовки с красными шнурочками… Очень ей нравились, не снимала…
Несмотря на скованность движений, Диана раскраснелась. Дыхание участилось. Она расстегнула несколько верхних пуговиц блузки, и Михаил увидел блестящий кулон желтого металла с изображением сидящего Будды.
— Ты что, буддизмом увлекаешься?
Она вздрогнула. В отблеске света, глаза стали грустными, затуманились. В голосе появилась томность:
— Нет… Это так…
Прижалась щекой к груди Михаила. Опустила руки с плеч, обвила вокруг талии, прижалась к животу. Как это делала Лили. Стала что-то нашептывать. Бормотала, не поднимая головы. Словно разговаривала с кем-то внутри его большого тела — произносила заклинания.
Михаил чувствовал смущение, от невозможности расслышать. Стало неловко. Наклониться не мог — мешало объятие. Положил руки сверху, почувствовал выпирающие лопатки. Погладил. Обнял за плечи. Провел по рукам. Легонько сжал. Ощутил тепло горячего тела, словно давно не обнимал женщину. Соскучился. Что-то растаяло в его душе, потянулось к спокойной душевной ласке.
Незаметно музыка сменилась, но продолжала оставаться медленной. Диана встрепенулась. Посмотрела по сторонам. Танцующие не расходились. Она снова посмотрела вверх:
— Пойдем выпьем.
Вернулись к столику. Её брата поблизости не было. Только сомбреро с кокардой в виде жёлтого ромбика в зелёном прямоугольнике висело на спинке стула, под ней — мешок со шлемом.
Подозвали официанта. Здоровяк-негр наполнил стаканы. Провел ресторанной картой Михаила по скиммеру и сразу вернул. Отошел к другому столику.
Диана опьянела. Всё чаще облокачивалась на Михаила. Сидя, клала голову ему на плечо. Что-то бормотала бессвязное, словно разговаривала сама с собой.
— Поехали домой, — неожиданно жалобно сказала она, — я устала от этих чёрных. У брательника есть визитка и телефон. Завтра поздно у него самолет, надеюсь, успеет.
Диана жила в небольшой квартире с одной спальней. В центре стояла высокая деревянная кровать с балдахином. Из мебели — только самое необходимое. По стенам — картины в старинных рамах с изображением скачек на быках.
— Ты любишь родео? — спросил Михаил, умывшись и проходя на кухню, совмещённую с небольшой гостиной. На кожаном диване бугрилась стопка несвежих постельных принадлежностей. — В чём смысл укрощения быка?
— Надо продержаться на нём восемь секунд. — Диана успела переодеться. На ней был черный махровый халат. Протянула стакан с кашасой. Цвет гораздо более насыщенный, чем у той, что подавали в клубе.
Чокнувшись, Михаил выпил. Вкус оказался более терпким и травянистым. Словно лечебный настой. Можно было не закусывать.
Диана опорожнила стакан и со стуком поставила на столешницу. Опустила взгляд в пол. Затем снизу вверх осмотрела Михаила, словно оценивая его размеры. Вскинула руки, широкие рукава халата упали ей на плечи. Пьяно воскликнула:
— Подними меня, мой буйвол!
Глядя на её покачивающуюся фигуру, Михаил ожидал что-то подобное. Крепко охватил девушку, сплёл пальцы в замок на её спине, чуть оторвал от пола.
— Теперь неси в спальню.
Он так и думал. Молча стал выполнять указание. Пошел медленно вразвалку, прижимая её к своему телу как продолжение живота. Голова Дианы легла на грудь. Ноги расслабленно раскачивались из стороны в сторону. По дороге тапки слетели — бухнули об пол.
Михаил поставил девушку перед кроватью и откинул балдахин. Нагнулся, чтобы убрать покрывало. Почувствовал толчок сбоку и, не удержав равновесие, упал на постель. Хотел приподняться, но не успел. Диана ловко закинула его ноги и уселась сверху. Наклонилась вперёд, так что волосы скрыли лицо, из ворота халата выпал металлический кулон, ударив Михаила в подбородок. Выдохнула:
— Не шевелись, мой буйвол! Я сама!
Стала расстёгивать ремень, резко дёргая его из стороны в сторону. Грубо стаскивала джинсы, рубашку. Казалось, сопротивляющаяся одежда вызывает у неё остервенение. Голова недовольно раскачивалась, волосы закидывались на лицо. Она снова что-то бубнила, точно уговаривала кого-то помочь. Затем ловко скинула свой халат и оказалась совершенно голой. В облаке света, идущего через открытую дверь гостиной, она показалась Михаилу темным демоном, вершащим свое колдовское правосудие. Не хватало хлыста.