Для страны, семьдесят процентов граждан которой голодают, — продолжал Санзё, — им все же удалось занять свое место в мире посредством манипулирования информацией, устранения неугодных и выклянчивания денег у других государств. Мне горько от этой мысли, но они действительно стали хорошими политиками. Когда же дело доходит до пропаганды, никто не может сравниться с ними. «Бескомпромиссный ум, щедрый, как солнце, и твердый, как сталь!» — в свое время они придумали целых тридцать восемь прославляющих Ким Ир Сена лозунгов. А это не так-то просто, уверяю вас. Каждое слово должно быть строго на своем месте, чтобы охватить умы огромного количества человек. А если самому генералиссимусу или кому-нибудь из его окружения что-то не понравится, то ответственный за пропаганду вместе с семьей отправится в лагеря. О, это общество со стальными яйцами! Их спецназ проходит сквозь страшные испытательные программы и получает прекрасное довольствие. У чиновников Кюсю против них кишка тонка. Но северные корейцы недостаточно цивилизованны. Именно из-за этого проиграли нацисты и Пол Пот.
Все слушали и кивали. Из колонок теперь доносилась пьеса Билла Эванса «Му foolish heart». Бас Скотта Ла Фаро выводил задумчивую мелодию.
— Так кто-нибудь будет дыню? — спросил Санзё.
— Мы! — дуэтом воскликнули обе женщины, подняв правые руки, как школьницы на уроке.
Хозяин бара, напевая себе под нос, принес коробку и ножом открыл ее. Женщины встали и подошли ближе, ахая: «Какой запах!»
— Думаю, наших политиков нельзя обвинять в установлении блокады. Возможно, это было ошибкой, но сейчас-то легко говорить. Когда приходится принимать важные решения, трудно предугадать, что на самом деле получится, — сказала одна из женщин.
Санзё перестал напевать и заметил, что каждому школьнику ясно, что это действительно была ошибка.
— Ах, я не разбираюсь в политике, — вздохнула вдова, расстилая на коленях носовой платок. — Но самое страшное — это то, что погибли или ранены люди! А пока этого не случилось, оккупация или блокада — какая разница?
— Последняя дыня из Миядзаки!
Санзё вонзил в дыню нож. Он уже успел накрыть стол, поставив на него тарелки от «Херенд» с узором в виде бабочки и бутылку портвейна. Поливать дыню портвейном научила его вдова.
— Итак, предлагается открыть эту бутылку в честь жителей Кюсю!
Портвейн был «Тэйлор», 1928 года.
— О, это хороший урожай! — сказала галерейщица, наклоняясь вперед. — Вы уверены, что хотите открыть такую бутылку?
Санзё осторожно ввинтил штопор, чтобы не сломать пробку. Разлив вино, раскрыл дыню пополам, явив ее влажную мякоть. Пока он удалял семечки, вокруг распространился сильный аромат. Немного сока пролилось на тарелку.
— Извините мою несдержанность, но…
Вдова протянула к дыне указательный палец, обмакнула в сок и облизала. Ее накрашенные алые губы блестели от влаги.
7. Брожение умов
8 апреля 2011 года
Чо Су Ём направлялся в офис телекомпании «Эн-эйч-кей». Каждое утро в восемь тридцать выходила очередная пропагандистская программа. В первый день трансляция велась напрямую, но теперь решено было записываться во второй половине дня. Это давало время для редактуры, что, конечно, было на руку Чо. Запись должна была начаться в шестнадцать ноль-ноль, но перед этим предстояло производственное совещание, и поэтому Чо вышел из командного центра в два часа пополудни. За ним должна была подъехать машина.
Хан Сон Чин посоветовал ему приобрести в соседнем магазине-ателье гражданский костюм, чтобы избавить зрителей от гнетущего лицезрения военной формы. Чо послушался, и с него сняли мерки. Но пока костюм шили, ему пришлось довольствоваться серой курткой, рубашкой-поло и джинсами — то есть той же самой одеждой, в которой он и прибыл на Кюсю.
— Н-да, товарищ Чо, — пошутил один из его сослуживцев, увидев его в вестибюле отеля, — если так и дальше пойдет, ты у нас всех местных женщин поотбиваешь!
Поскольку армейский пистолет был слишком велик, чтобы уместиться под одеждой, Чо выдали маленький плоский ПСМ советского образца, который прекрасно можно было спрятать во внутреннем кармане куртки.