Чо пошевелил ноздрями и сказал, что запах действительно восхитительный. Он говорил на местном диалекте, и это заставляло окружавших его женщин тихонько хихикать.
— Ну вот видите! Пожалуйста, примите угощение! — продолжала женщина с восторженным выражением лица.
— Ах, но подождите же! — улыбаясь, произнес Чо, отступив на шаг. — Как офицер Экспедиционного корпуса Корё я обязан быть примером для своих подчиненных. Полагаю, вам всем известно, что в нашей стране люди страдают от нехватки продовольствия. К сожалению, у нас все еще остаются отдельные коррумпированные чиновники, которые используют свои властные полномочия в личных целях. Мы не должны множить порочную практику. И поэтому, хотя я вам очень благодарен, я не могу принять ваш подарок. Но я могу передать его детям, которые, несомненно, насладятся вашей выпечкой.
Школьница в очках захлопала в знак одобрения, и через мгновение все остальные присоединились к ней. Огава взял коробку в руки и сказал, что передаст угощение в школу для физически и умственно неполноценных детей, которую как раз собирался посетить после записи. Камеры «Эн-эйч-кей» и коммерческих телеканалов запечатлели эту сцену. Сопровождаемый счастливым смехом и аплодисментами, Чо пожал руку каждой женщине. Все это время Ли Сон Су сохранял бдительность, держа в руках свой «скорпион» и осматривая толпу.
Они пересекли холл и подошли клифту. Появление Чо уже не вызывало такой реакции, как раньше. В первый день, когда он пришел в студию с полицейским конвоем, в вестибюле, обычно наполненном шумом и гвалтом сотрудников телекомпании, воцарилась гробовая тишина. Немногим из журналистов приходилось видеть так близко вооруженных автоматами солдат, тем более что вид корейцев-спецназовцев был поистине угрожающим. Но люди привыкают ко всему. Прошло менее недели с момента высадки сил ЭКК в Ноконосиме, а Чо уже чувствовал себя своим в Фукуоке. Работники студии больше не шарахались при виде автомата Ли; и тем не менее Чо хорошо помнил слова профессора Пака: «Когда поведение японцев становится понятным и логичным, нужно быть предельно осторожным».
Его внимание привлек рекламный плакат в кабине лифта. На нем был изображен одетый в женское платье мужчина, сидевший в кресле и, кажется, поющий. Сверху было написано о десятой годовщине спутникового телевидения и в связи с этим показе полной версии «германской трилогии» Лукино Висконти, начиная с «Гибели богов». Но больше всего Чо поразила фраза чуть ниже: «Возвышенная эстетика декаданса». Ли, взглянув на накрашенного мужчину в черных чулках, нахмурился. Заметив, что Чо разглядывает плакат, Огава спросил его, нравится ли ему Висконти. Работая в отделе госбезопасности, Чо имел доступ к иностранной литературе и кинематографу, но о Висконти он ничего не знал.
— Нет, — коротко ответил он.
На выдохе он едва слышно пробормотал слово «декаданс». Его охватило странное чувство, напомнившее времена, когда он старался постичь смысл этого понятия.
У дверей комнаты для участников программы их ждала женщина. Ее звали Хосода Сакико, диктор двадцати шести лет, назначенная в качестве соведущей Чо. Она стояла у стены, выкрашенной в кремовый цвет, заложив за спину руки.
— Доброе утро! — приветствовала она Чо. — В штатском вы выглядите гораздо моложе.
Хосода обладала стройной фигурой и была довольно высока ростом для японки. Поверх серого элегантного платья в бледную оранжевую полоску был накинут белый жакет. Она не красила волосы, что было необычно для японки ее возраста. Как человек она была умна и уравновешенна, как диктор умела быть жесткой и бескомпромиссной. В самом начале работы Огава посоветовал ей не отклоняться от прописанного сценария, и Хосода сразу посоветовала ему поискать на эту работу кого-нибудь другого. Огава перебрал несколько возможных кандидатур, но потом понял, что лучше Хосоды ему никого не найти, и она осталась. После небольшой дискуссии ей было разрешено задавать вопросы и делать комментарии, не предусмотренные сценарием.
Глядя на нее, Чо вспомнил начало лета и аромат азалий на дорожке в парке Потонг.
— Вижу, вас снова осыпали цветами, — сказала Хосода. — Она наклонилась вперед, потянула носом и произнесла: — Великолепно!
Во время обсуждения программы Чо сказал, что хотел бы начать со старинной корейской народной сказки. В комнате, где они совещались, стояли продолговатый стол, стулья с трубчатыми ножками и небольшой столик с зеркалом для макияжа. На столе дымились чашечки с кофе, в тарелках лежали бутерброды. Помимо Чо, Хосоды и Огавы, там был режиссер программы, тридцатилетний мужчина по фамилии Симода.