— С вами все в порядке? — спросил Пак.
Хо Чи снова повернулся на своем сиденье и уставился на Куроду.
Машина миновала въезд в паркинг, покатилась по огибавшей отель дороге и, наконец, остановилась у входа в банкетные залы. Водитель вышел и открыл заднюю дверь. Курода, чувствуя дрожь во всем теле, повернулся к Паку и спросил:
— Я что, арестован?
Кореец посмотрел на него, перевел его вопрос Хо, и оба вдруг расхохотались.
— Зачем же нам арестовывать вас, доктор! Проходите, пожалуйста! — сказал Пак. Все еще посмеиваясь, он покачал головой.
— А тогда почему мы идем не с главного входа? — спросил Курода, выбираясь из автомобиля.
Пак снова перевел вопрос военврачу, и тот, помедлив мгновение, разрешил все объяснить.
— Дело в том, доктор, что центральный холл закрыт. Мы переместили наш командный пункт сюда. У нас заболели трое солдат — лихорадка, сыпь и тошнота. Мы хотим, чтобы вы их осмотрели. Кроме того, у нас появились насекомые, и мы не исключаем возможность общего заражения.
Когда они проходили через банкетный зал, Курода почувствовал острых запах дезинфицирующего раствора, и у него перехватило дыхание. Скорее всего, корейцы использовали изопропанол, так как он был сильнейшим раздражителем для кожи, Япония давно от него отказалась. Он спросил об этом Пака, и тот сказал, что дезинфекцию проводил местный специалист. По-видимому, у этого парня был целый склад изопропанола, и он не пожалел своих запасов.
К ним подошел старший офицер, один из тех, что часто выступал по местному телевидению. У него была приятная улыбка; по телосложению он походил на борца дзюдо или регбиста. Одно ухо у него отсутствовало. Он пожал Куроде руку и представился: Хан Сон Чин, полковник, командующий Экспедиционным корпусом Корё. Все четверо — Курода, полковник, Пак Мён и Хо Чи — опустились в удобные кресла в углу вестибюля, девушка в военной форме принесла им чай. Курода начал постепенно успокаиваться.
Корейцы закурили. Похоже, запах дезинфицирующего средства их совершенно не беспокоил. Пак с удовольствием выпустил изо рта струйку дыма и что-то сказал по-корейски командующему. Хан рассмеялся и обратился к Куроде:
— Ну, что вы, доктор! Меньше всего мы хотели бы вас арестовать!
Он подался вперед и похлопал Куроду по плечу:
— Мы вызвали вас сюда, потому что нам нужна ваша консультация.
Хан очень хорошо говорил по-японски, его интонации и произношение были безупречны.
Курода смущенно рассмеялся и покачал головой. Но он прекрасно понимал, что, какими бы дружелюбными ни казались эти люди, они все равно враги.
Вместе с чаем девушка принесла тарелки с корейскими сладостями: круглые и плоские печенья с узорами из белого и черного кунжута. Курода не стал отказываться и попробовал — оказалось довольно вкусно. Его угощал сам командующий ЭКК, но это ровным счетом ничего не означало. Нужно быть начеку. Вежливость корейцев объяснялась тем, что он был нужен им. Как только надобность в нем отпадет, сладостей больше не будет; а если он станет для них сколько-нибудь опасным, его просто устранят.
Допив чай, они прошли по красной дорожке в большое фойе. Далее шел ряд дверей с табличками, на которых значились названия деревьев: «Багряник», «Вяз», «Лавр», «Клен», «Дуб». Двери «дубовой» комнаты были открыты, и Курода увидел внутри три тела, завернутые в желтовато-белую ткань и перевязанную такого же цвета веревкой. Вокруг тел стояли вазы с цветами. Пак сказал, что это погибшие при перестрелке в парке Охори; похороны были запланированы на этот вечер, но из-за предстоящей казни перенесены на завтрашнее утро.
Навстречу им то и дело попадались вооруженные солдаты, офицеры — сотрудники штаба ЭКК и японские муниципальные служащие.
— Ну что, вы готовы? Сейчас покажем вам, в чем дело, — сказал Хан, бросив сигарету в пепельницу.