— Эй, Владимир Хиночинко, ты чего это? — крикнул он Хино.
Кроме него и Исихары, в комнате больше никого не было, и Хино что-то пробормотал о своем страхе перед зеркалами.
— Так-так-так, — сказал Исихара.
Он встал перед зеркалом, указал на него и спросил, что Хино там видит. Тот увидел отражение Исихары, которое закрывало собой отражение часов.
— Вас вижу, — сказал Хино.
Тогда Исихара велел ему встать рядом и посмотреть еще раз. Хино не хотел этого делать, но что-то в голосе Исихары заставило его подойти.
— Позырь-ка. Видишь этих двоих обоссавшихся от страха? — спросил Исихара голосом ведущего детской телепрограммы. — Хиночинко, скажи-ка мне, какая из этих харь больше всего близка тебе? Нет, я имею в виду не ту, что похожа на тебя. Посмотри-ка на это благородное лицо латиноамериканского революционера, ставшего гениальным поэтом. А потом посмотри на жалкую физиономию, напоминающую придорожную статую бодхисаттвы. Какое из них более близко тебе?
Хино не мог не рассмеяться. Однако он не совсем понимал, что именно хочет сказать ему Исихара. Зеркало было совершенно нормальным. Исихара не стал говорить ему, что с ним, Хино, что-то не так, что он совершенно торкнулся и боится собственного отражения. Он просто предложил ему попробовать взглянуть на проблему по-другому.
— Ну, вот это, — ответил Хино, указывая на свое отражение.
С тех пор страх перед зеркалами у него исчез. Всякий раз, когда он начинал сомневаться в увиденном, то сразу вспоминал старческое лицо Орихары, похожую на полинезийского идола физиономию Миядзаки, бесформенную рожу Сибаты или прыщавое рыло Тоёхары. И тогда он понимал, что его собственное отражение больше похоже на него, чем любое из этих лиц. С этого момента он стал спать по двенадцать часов в день, словно восполняя бессонницу, приобретенную в исправительном доме.
Разминая онемевшие руки, он подумал, что, быть может, эта приятная спячка была для него способом подготовиться к сегодняшнему дню. Он вышел из номера 8033 и пошел к двери с табличкой 8036 — к следующей колонне. Остальные шли за ним в кильватере. Феликс и Мацуяма уже открыли замок и теперь возились с номером 8048.
На кремовом фоне устилавшей коридор ковровой дорожки отчетливо виднелись синие прожилки проводов. Всего было три провода, но минусовая шина свернулась и перекрутилась. Чтобы избежать риска нарушения полярности, Такегучи укрепил ее белой изолентой. Из номера 8033 в коридор выходило шестнадцать красных проводов от детонатора. Они напоминали капилляры, тянувшиеся к синим жилам вспомогательных шин.
Оставалось еще семь колонн, и одна из них в номере 8036. Когда Хино вошел в номер, минутная стрелка часов переместилась на десять минут двенадцатого. На работу с колонной уходило по пять-шесть минут. С такой скоростью они вполне могли уложиться в заданное время. Сделав все, что от них требовалось, они собирались спуститься тем же путем, выйти через кафе «Лэггнэгг», перебежать дорогу и на берегу моря укрыться за волнорезом. Такегучи объяснил, что поскольку волнорез находится со стороны порта, то они вполне могут спастись, прыгнув в воду и уцепившись за бетонные сваи. Единственная проблема состояла в том, что на дороге их могли заметить часовые с КПП «Е». Корейцы, конечно же, откроют огонь, хотя вряд ли они попадут в них с дистанции пятьсот метров, а оказавшись на пляже, они вообще будут недосягаемы. Как только они доберутся до волнореза, Такегучи активирует взрыватель, и все будет кончено.
Колонна располагалась в левом углу номера. Татено занял свой пост у окна, чтобы наблюдать за корейскими часовыми у стадиона; Андо установил стремянку и включил резак; рядом встал Синохара со своим ломом; все ждали, пока Хино нарисует фломастером линии будущих разрезов. Работали молча. «Так вот что такое — делиться своими целями с другими и работать вместе», — думал Хино, орудуя своим резаком. На всех, кто прибился к Исихаре, в свое время поставили клеймо социально опасных элементов, безумцев — только за то, что они отказывались следовать приказам взрослых. Каждый из них собирался совершить или уже совершил тяжкое преступление. Общество требовало, чтобы они изменились, но они не понимали, чего от них хотят.
Учителя, сотрудники исправительного дома и прочие взрослые, которые так или иначе появлялись в жизни Хино, как мантру повторяли, что нет ничего дороже человеческой жизни. Но ежедневно на Ближнем Востоке гибли люди, а в Судане, Эфиопии и других африканских странах от голода умирали дети. Но взрослые никогда не упоминали об этих потерянных жизнях — вероятно, они имели в виду ценность жизни других людей, тех, кто входил в их окружение. И как поступать, если тебя учат правильно жить такие вот умники? Некоторые смирялись и подчинялись, но, правда, не потому, что в итоге соглашались со своими наставниками. Просто они понимали, что непокорность приводит к наказанию, а послушание — к поощрению. А все дети, естественно, хотят избежать наказания. Способ спасения заключался в том, чтобы найти свой путь и отважиться пойти по нему, что и делали в настоящий момент Хино и остальные. Иначе, повинуясь готовым истинам и следуя указаниям безнравственных взрослых, очень быстро можно обнаружить, что твоя жизнь лишена всякого смысла и вкуса. И тогда выбор невелик: либо ты, потеряв надежду, скатишься в грязь, либо займешься криминалом, либо найдешь в Интернете таких же несчастных и вы сговоритесь совершить массовое самоубийство, либо ты станешь рабом протухших штампованных мыслей до конца своих дней.