После того как выпал первый снег, в их деревне состоялась публичная казнь. Муж Ким был потрясен, узнав в двух приговоренных своих товарищей по цеху — их поймали при попытке вынести с завода несколько банок консервов. После этого он впал в депрессию. Однажды он рассказал Ким, как рабочие жаловались друг другу: мол, «для заграничных кошек рыбы им не жаль, а нам — шиш без масла». Эти разговоры услышали солдаты и избили рабочих до полусмерти. Потом муж ушел от них и, переправившись через реку Туманная, стал работать в Китае. Как-то раз он объявился дома с мешком пшеничной муки, и больше его уже не видели. Слухи ходили разные — кто-то говорил, что он утонул при переправе, а кто-то считал, что его поймали и расстреляли северокорейские пограничники. Впрочем, находились свидетели, утверждавшие, что он прекрасно устроился в Китае с какой-то этнической кореянкой. Судьба его так и осталась неизвестной.
Однажды братья позвали Ким, чтобы сходить на холмы за сосновой корой, которую у них в деревне теперь употребляли вместо хлеба. Кора отслаивалась с трудом, и после работы долго кровоточили пальцы. Дома они пользовались острым камнем, чтобы удалить верхний слой и живицу. То, что оставалось, на ночь помещали в воду, а потом кипятили с добавлением двууглекислого натрия. Слив остатки воды, массу сушили двое суток, подсохшую, складывали в мешок из конопляной материи, а потом, не вынимая из мешка, мяли при помощи круглого камня. Полученный порошок смешивали с пшеничной мукой или кукурузной мукой, а потом пекли лепешки. Волокна сосновой коры были безвкусными и плохо переваривались, отчего сильно раздувался живот. Именно это и произошло с годовалым ребенком Ким, который был слишком слаб, чтобы плакать. Сосновая кора облегчала чувство голода, но она почти не переваривалась. Ким выбирала древесные волокна из прямой кишки своего мальчика.
Как-то раз, пережевав волокна, чтобы сделать их помягче, Ким дала ребенку тюречку, но он не смог ее проглотить. Ким заставила, ребенок проглотил совсем немного и тут же начал извиваться, а через некоторое время его животик раздулся, как шар, — древесные волокна закупорили кишечник. После смерти отца в деревне не было доктора, и в тот же вечер малыш умер. В деревнях матери опасались класть своих детей в колыбель — всегда похлопывали их по животу, чтобы выходили газы. Когда Ким увидела чудовищно распухший живот своего ребенка, она решила, что убила его, и этот грех не сможет искупить даже ее собственная смерть.
— Я поступила глупо, — сказала она Сераги. — Я пришла к вам, чтобы рассказать эту историю, но это все равно не может искупить моей вины. Я прошу прощения за мое вторжение к вам.
Ким не выполнила последней воли своего отца. Она не любила своего ребенка, убила его, а затем попыталась бежать от реальности. Но когда она увидела доктора Сераги, бегущего в белом халате к месту казни, она вспомнила о своем отце. Ирония судьбы заключалась в том, что если бы Ким не приехала в Японию, то она, возможно, и не осознала бы того, что с ней происходит: что ее любовь к Республике затмила все остальные чувства. У нее было только одно оправдание: в КНДР в тот голодный год многие потеряли детей, и это как-то смягчало боль собственной потери.
Ким положила ПСМ в сумочку. Ей было стыдно перед доктором за то, что она заняла его время из-за своих эмоций.
Сераги продолжал неподвижно сидеть в своем кресле, не сводя с нее глаз. За окном маячила громада отеля, напоминавшая вонзенный в землю нож. Вдруг Ким увидела, как из окон второго этажа повалил белый дым, а через мгновение раздался звук взрыва. Доктор Сераги вздрогнул и тоже посмотрел в окно. Ким вынула из сумочки телефон и набрала номер Ли Ху Ноля. В этот момент донесся грохот второго взрыва.
— Нам пока не удалось выяснить, что происходит, — спокойно ответил Ли. — Непонятно — то ли диверсия, то ли авария. Японские рабочие говорят, что возможна утечка газа. Мы уже позвонили в полицию и пожарным. Они вот-вот будут на месте.
Ким нажала клавишу отбоя. Нужно было оплатить счет и возвращаться в штаб. Умереть должна была она, а не ее ребенок, — вот что она вынесла из этой встречи.