— Ли не похавкать нам кой–чо, сударыни и сударики? — с лёгким поклоном предложила премьерша. — Я шшытаю, чо час приспел.
— Агась, в брюхе моёй чтой–то урчеть, — милостиво согласилась президентша. — Ну, пойдам до столу, чоля?
Все трое степенно проследовали к широкому, но невысокому столу из ценных пород дерева с замысловатой инкрустацией, изображавшей легендарного багатура, оседлавшего дракона. Президентша с премьершей уселись на мягкую скамью, укрытую ковром. Огинскому указали на жёсткую банкетку, но на словах присесть не пригласили. Поэтому он остался стоять по стойке смирно.
— Ты, пылковник, предавшшик нам али враг упёртый? — пронзила его взглядом президентша.
— Я патриот своего отечества, ваше высокопревосходительство, — с достоинством ответил Огинский.
— И за тышшу мильёнов не продасси?
— Да чоб мне как псу издохнуть, сударыня пердизентша! — громко отчеканил Вацлав на сибирском языке.
— Ить оно–тко как! И на осударственном языке балакать можешь. Чож ты от москальщины никак не отстанешь?
Премьерша подпёрла щёку рукой, как бы пригорюнилась:
— Агась, матушка. Скоко есь в белым свете сволочных москалёв, всяк з них на Сибир наш зырица. Нет веры йму, матушка–пердизентша. Вопосля схочет жахнуть через границу до супостатов, от гля–ка сама, какой он.
— Ты погодь–ка! — осадила её президентша. — Не твой черёд по протоколу.
— Звиняйте, ваше высокопревосходство! — покорно склонила голову премьерша и отступила на шаг.
Президентша вытащила из бумажного колечка салфетку и расстелила перед собой.
— Ономнясь чуяла я чой–то непотребное про тя, пылковник. Аль брешут люди? На кой ты в летнем лагере для деток погром устроил?
Огинский опустил глаза, чтобы не выдать гнева.
— Мне нанесли личное оскорбление, ваше высокопревосходительство. Мало того, что мою жену и детей насильно отняли от меня…
— Йо ужо распытали, жонку–от твою бывшую. Да толку–то! Мы–ста ничо так и не скумекали до энтих пор то ись. Чой–то стало понятно опосля, тока тада ваще не заставалася походу уж ничо другова изделать, как тя на пензию услать.
— Воля ваша, экселленц.
— Ить–ты какие ерои у нас — и на пензию в молодых годах согласен! Кто–то за них бут осударево дело делать, пектися в жару, а они бут в студёнки на пензии потаиваца?
Огинский на этот раз осторожно помалкивал, чтобы лишний раз не раздраконить власть.
— Я коли я тя на дыбу вздёргну?
Огинский, еле сдерживаясь, опять перешёл на государственный язык:
— Свою вольготу всё одно не продам! Мёртвые страму не имуть.
— Вумный дюже?.. Ладно, можете сесть в моём присутствии, полковник, — устала балакать госпожа президентша на государственном языке, когда уже язык себе сломала на родной нижнесибирской «балачке». — Можете говорить по–великорусски, нас тут всё равно никто не слышит.
Она царственно хлопнула в ладоши. Тут же появились угодливые лакеи–официанты с подносами. Они разлили целебный чай саган–дайля.
— Священная трава основы ян, чай мужской силы, полковник. В переводе означает «трава продлевающая жизнь». Омолаживает организм и повышает потенцию. Эту траву использовали все шаманы, колдуны, кочевая знать и даже китайские мандарины.
Огинский кивнул. Он знал, что чай саган–дайля заваривают спецназовцы и киллеры вместо амфетаминов. Президентша многозначительно выгнула бровь:
— Как москали встречают гостей хлебом и солью, так сибиряки — чаем с молоком. Недаром говориться: «Чай с молоком — для друга!»
Вацлав поклонился и приложил правую руку к сердцу в знак благодарности. Президентша самолично поставила перед ним пиалу с чаем.
— По сибирскому обычаю, гостям подают неполную чашку обеими руками. Напиток может вам не понравиться из–за непривычного вкуса, но не попробовать его — значит выказать неуважение.
— Спасибо, ваше высокопревосходительство, — склонил голову Огинский и быстрыми глотками выпил всю чашку.
— Сибирский чай обязательно должен быть зелёным, жирным и солёным. Вы как патриот своего государства должны знать наши национальные блюда, — с насмешливой улыбкой продолжала президентша. — Вот, например, перед вами сушёная спрессованная творожистая масса — хурут, которая заменяла кочевым скотоводам хлеб.