Покидая этот говённый мир человек хочет чтобы его запомнили, но на людей они не похожи. Любите собачек? У меня был в детстве пёс его звали по одноимённому сериалу. Отец его убил за не послушание: кувалдой ударил по лобной части его морды. После того, как пёс заступался за меня и кусал его руки, а мой отец его отгонял. Когда отец поднялся с меня я даже не успел надеть штаны, которые он с меня стащил. Я убегал ползком от него и звал мать, а он отбросив кувалду и схватил первое, что попалось ему в руки. Когда я лежал на спине и смотрел на смерть своего пса я не смог его спасти: у меня были связаны руки и ноги какой-то проволокой и спущены штаны до самых пят. После того как он откинул окровавленную кувалду, он схватил охотничий нож и направился ко мне. Перевернул меня снова на живот и представил к моему горлу нож, расстёгивая свои джинсы этот ублюдок стягивал с меня трусы и засовывал свой член в мою задницу. Я кричал: «Мне больно…папочка, отпусти меня…», и звал на помощь мать. «Хочешь я из тебя сделаю девочку?», — спросил он и опустил свой нож к моим гениталиям. «Что твой малолетний не реагирует на ласки? Тогда он тебе не нужен. Это твоё второе женское имя дала твоя мать, — вот и ведёшь себя как баба». — говорил он поджимая свой нож к моим яйцам ещё сильнее. Мать подошла ко мне спокойно и смотря на ублюдка сказала приподняв мою голову от пола со словами:«Успокойся Жоржик… Жо-Джейн, папа тебя любит, он сделает всё быстро и аккуратно». — Говоря эти слова она смеялась и смотрела на того кто хотел отрезать мои гениталии. Этот ублюдок убрал свой нож отпустив мои яйца, но направил его на мать: «Уйди шалава, а то и тебе достанется. Не мешай мне я сделаю из него проститутку и будет её имя Жо-Джейна» — он убрал свой нож от моих яиц, но поджал мне им моё горло. После того, как этот детский ужас закончился он полоснул мне ножом по горлу и они оставили меня одного подыхать на полу, холодным как лёд. Но видимо он промахнулся и я остался жить, а они — нет. Ночью я пробрался в их комнату, но застал только ублюдка он спал мертвецки, после употребления героина и алкоголя. Мать валялась в прихожке с разбитым лицом, видимо отец снова ударил её по лицу трубой. Без трусов в не понятной для меня тогда ещё смазки после утех и обнажённой грудью: она лежала и хрипела. Я нашёл в подсобке верёвку и топор. Пошёл сначала в комнату: связал отца и спустил с него трусы, которые и так были наполовину спущенные; ударил кулаком по его члену, от чего он проснулся с криком:
— Да ты жив сукин сын, что забыл…? — Я стоял и смотрел, как он превращается от боли в коржик для пиццы, я люблю пиццу. Увидев на столике его нож, который был испачкан моей кровью двенадцати летней выдержки, и отсёк ему то, что отличало его от женщин повернул его набок и вставил в его задницу металлическую трубу, диаметром в один дюйм (2,54см), которой он периодически избивал мою мать и меня. Ударил по трубе кувалдой — за пса, и оставил ублюдка подыхать. Вернувшись к потаскухе я переволок её на то место, где он меня насиловал. Она была без сознания но при жизни. Я отсёк охотничьем ножом ей груди, которыми она когда-то меня выкормила. Она что-то кричала, когда я обжаривал её «Обед» из её же плоти. Когда я вернулся она была вся в крови и потеряла чувства, я прошёл в «подсобку снов» я называл её так, потому что проводил в ней больше времени, когда меня избивал мой производитель — отец. Взял фонарную большую лампу, для уличных фонарей, вставил ей в промежность оставив от её тела на своих руках биологическую смазку и ударил ногой по лампе, которая вошла по цоколь, я даже слышал как лопнуло стекло. Она закричала и мне было удобно засунуть ей в рот обжаренные её же груди, а на десерт я приготовил то, что отсёк у ублюдка. Затолкав всё это потаскухе в глотку снова вернулся в кухню зажёг газ и открыл два газовых баллона, бросив тело соседского мальчика в коридор, я в двенадцать лет покинул дом, похоронив только пса. На верх земли я положил его ошейник с надписью его клички «Твин Пикс», это был мой маленький Твини.
— Лицом к стене! Руки назад! — сказала охрана открывая клетку. — Цербер на выход!
— Вот пришёл мой Геракл. Цербером меня окрестила пресса. Но после первых трёх убийств пресса меня называла «Кобра», а после семи убийств ядом я был «Веном»* уже после дюжины я стал «Цербер». Почему? Наверное, посчитали что в Цербере три головы и больше яда. Мне и самому не нравилось такое погоняло как «Кобра», но приятен был «Веном». Может глянцевая обложка и сыграла свою роль в дальнейших убийствах. Кобра — это змея, и приходит на ум один фильм моего тёзки Джорджа Пан Косматоса 1986 года с участием Сильвестра Сталлоне, в котором сюжет начинается с пролога озвучки самой мрачной статистика преступлений в США: каждые 11 секунд — кража со взломом, каждые 65 секунд — вооружённое ограбление, каждые 25 секунд — преступления связанные с насилием, каждые 24 минуты — убийство, 250 изнасилований в день. «Преступность — это болезнь. Найдено противоядие». — Утверждала глянцевая обложка афиши. Противоядие — это я сам. Преступность — это они.