— Останетесь посмотреть?
— Нет, если ты не против. Мне нужно вернуться на базу.
— Не проблема. Достаточно твоей подписи. — Он протянул Графу планшет, чтобы тот подтвердил завершение ремонта. — Слышал, завтра хоронят лейтенанта Штока и остальных. Обещает быть событием.
Граф задумался, не скрывается ли упрёк в этих словах, но по изуродованному лицу сержанта не было ничего заметно.
— Да, я в курсе. — Он подписал бланк и вернул его.
— Такая вот война, а? Некоторые из этих пацанов ещё с материнским молоком на губах.
— Ну, уж кто-кто, а вы, сержант, эту войну знаете как никто. — Граф хотел избежать очередной страшилки о русских. — До встречи.
— Ещё увидимся.
Он двинулся по дороге.
Утро было тихим, холодным, серым. Он шёл по тому же участку дороги, по которому в субботу утром прогуливался с Биваком — дорога вела с востока на запад, через лес Схевенинген, с видом на озеро. Никого не было видно. И это одиночество ему нравилось. Он замедлил шаг, чтобы продлить это ощущение. Позади раздался рёв запускающегося ракетного двигателя. Он остановился и обернулся. Через секунду ракета Шенка взмыла над верхушками деревьев.
— Ну же, наклонись, сукин сын, — пробормотал он. И точно: Фау-2 наклонилась по траектории ровно перед тем, как исчезнуть в облачном потолке. Отлично. Теперь как минимум час-два запусков не будет. Он заметил скамейку с видом на озеро и решил отдохнуть.
У него ещё держалось похмелье после вчерашнего вечера. Смесь кюрасао и коньяка, и — тяжелей — память о разговоре с девушкой в борделе. Действительно ли он рассказал ей всё это — о процентах неудачных запусков, о нехватке жидкого кислорода? Он снял шляпу и тыльной стороной ладони протёр лоб.
Я схожу с ума. Он поклялся себе больше не появляться в борделе. Но её образ возвращался снова и снова. Когда они уезжали, Зайдель сказал:
— Забавная, тощенькая такая. Почему ты выбрал именно её?
— Не знаю. Наверное, напомнила мне кого-то.
Такой ответ, казалось, удовлетворил любопытство лейтенанта:
— Понятно. У каждого свои вкусы. Я, например, всегда выбираю Марту именно потому, что она мне никого не напоминает.
Граф закурил и вытянул ноги, закинув руку на спинку скамейки. Из-за того, что земля уходила вниз к озеру, ему открывался хороший вид. В озере зимой было что-то меланхоличное — в тон его настроению. Обломки сгоревшего двигателя ракеты он этим утром выбросил в лесу — понемногу, на ходу. Видимо, он стал сообщником Фемке. Мысль о том, чтобы попытаться её спасти, снова всплыла. Может, увезти её в родной город? Хотя их обязательно остановят. А если найти кого-то из Сопротивления, кто спрятал бы её здесь, в Гааге? Это уже ближе к реальности. Он мог бы съездить к ней, предложить это…
Он всё ещё обдумывал план, когда со стороны города донесся вой сирены воздушной тревоги.
Это был первый раз за несколько недель. Первая мысль, как когда-то в Пенемюнде: наверняка учебная тревога. До технической базы оставалось не больше трёхсот метров. Но вместо того чтобы бежать к блиндажам, он остался сидеть на скамейке и стал вглядываться в небо. Учитывая, как быстро сегодня ракеты исчезали в облаках, он предположил, что нижняя граница может быть очень высокой — возможно, до 3000 метров. Опасно высокая, как он теперь осознал.
Вдруг на фоне серого неба появились чёрные пятна — вспышки разрывов, словно брызги чернил каракатицы. И тут же донёсся далёкий пум-пум-пум — это открыли огонь зенитки с позиций в Остдейне.
Он вскочил на ноги.
Тактика бомбардировочного налёта в исполнении «Спитфайров» заключалась в том, чтобы подойти к цели с высоты примерно 8000 футов, визуально её подтвердить, затем перевернуться вверх колёсами и устремиться в пике — в строго выстроенном строю, под углом в 75 градусов, — до высоты 3000 футов. Там сбрасывались бомбы практически в вертикальном положении, первым — ведущий. После этого пилоты резко тянули на себя штурвалы и уходили вверх на полном газу. Именно это маневрирование 602-я эскадрилья отрабатывала последние дни над болотами Восточной Англии — и именно эту сцену наблюдал в то ноябрьское утро Граф: четыре точки выпали из облаков с севера, строго в линию, быстро увеличиваясь в размере и громкости. Завывание пикирующих машин нарастало до предела. Они летели прямо на него.
Точность была поразительной — громкие поршневые удары знаменитых двигателей Rolls-Royce Merlin не походили ни на что из услышанного им прежде. Инженер в нём застыл на месте, даже когда он увидел, как бомбы отсоединились от крыльев. Только когда в воздухе раздался их пронизывающий свист, до него дошла опасность.