К их приезду обветшалые трибуны, с облупившейся краской и сгнившими досками, были почти полны. Согнано было около тысячи человек, по воле или по приказу: штабные части полка, обслуживавшие командование; технические части, разгружавшие ракеты с поездов и готовившие их к запуску; топливные и ракетные расчёты, пусковые команды, а также все остальные вспомогательные службы — водители, техники, связисты, повара, зенитчики, пожарные, радисты — всех отправили на этот пустынный участок побережья, чтобы обстреливать Англию. Они сидели стройными рядами и слушали, как оркестр полка исполняет подборку траурных гимнов.
Небо было высокое, серое и чистое; ни следа RAF. На песчаном треке, заросшем жёсткой травой, стояли несколько стульев и микрофон на низком помосте. Рядом сидели протестантский пастор и католический священник. Перед ними выстроились двенадцать гробов, каждый покрыт флагом со свастикой и увенчан фуражкой погибшего. Почётный караул стоял по стойке «смирно». Вид этих одиноких фуражек в сочетании с печальной музыкой произвёл на Графа ошеломляющее впечатление. Всё было как в Пенемюнде. Он снял фуражку и вытер глаза рукавом.
Зайдель с беспокойством посмотрел на него:
— Всё в порядке, Граф?
— Да, я в норме.
Они поднялись на трибуну и нашли последние свободные места. Сослуживцы встали, пропуская их. Только они сели, как на ипподром выехал «Мерседес» Каммлера. Он медленно проехал вдоль трибун и остановился перед гробами. Из передней двери вышел Каммлер. Из задней — полковник Хубер и ещё один высокий офицер СС. Все трое встали перед гробами спиной к собравшимся, вытянули руки в нацистском приветствии, затем поднялись на помост и заняли места. Почтительно, в присутствии мёртвых, они сняли фуражки. Восточный ветер, дувший с самого рассвета, поднимал края флагов со свастикой и трепал густые светлые волосы второго офицера СС. Тот поднял руку, чтобы пригладить их, — и одного этого жеста было достаточно, чтобы Граф узнал его, ведь он видел его тысячу раз — на продуваемом всеми ветрами пустыре Ракетного аэродрома в Берлине, на полигонах Куммерсдорфа, на побережье Боркума, на берегу Балтики в Пенемюнде, на равнине Близны в Польше...
Раздался барабанный бой. Все встали. Оркестр заиграл «Ich hatt' einen Kameraden» — солдатскую песню-плач. Тысяча голосов подхватила слова:
Фон Браун пел вместе со всеми, но всё это время его беспокойный взгляд скользил по трибунам — туда-сюда, вверх-вниз, снова туда-сюда — пока, наконец, не остановился на Графе.
Граф отвёл глаза.
Остальная церемония прошла для него как в тумане — гимны, благочестивые проповеди двух священников, панегирик Хубера («Они пали, служа Отечеству, отдав жизни за наше святое дело…»). В мыслях его проходил парад призраков — Карин на пляже в тот последний вечер, девушка в борделе, стоящая над ним с ножом, Вамке с канистрой керосина в момент перед смертью, человеческие останки, разбросанные вокруг воронки от взрыва ракеты, тени рабов, бредущих по туннелям Нордхаузена. Только услышав голос Каммлера — хриплый, отрывистый, сделавшийся ещё более металлическим от усиления — он заставил себя вернуться в настоящее.
Генерал СС стоял у микрофона с листом бумаги в руках. Граф попытался сосредоточиться, уловил обрывки слов — «крестовый поход за западную цивилизацию… историческое предназначение фюрера… окончательная победа обеспечена…»
Он торжественно поднял бумагу.
— Солдаты Дивизии Возмездия! Я хочу зачитать вам следующее сообщение из Рейхсминистерства народного просвещения и пропаганды. «По состоянию на сегодня Фау-2 разрушили три моста через Темзу в Лондоне. Здания парламента серьёзно повреждены. В радиусе пятисот метров от Лестер-сквер не осталось ни одного уцелевшего строения. Пикадилли-сёркус также разрушен. Тауэр пострадал от мощной ударной волны». Пусть это станет их эпитафией.
Он сложил лист и убрал его во внутренний карман.
— Наши товарищи пали не напрасно! И ваша служба не напрасна! Каждая ракета наносит врагу сокрушительный удар! Мы — Дивизия Возмездия! Мы победим! Хайль Гитлер!
Молчание, последовавшее за этими словами, явно смутило его. Он опустил руку и отступил от микрофона. Взглянул на фон Брауна, потом на Хубера, тот кивнул командиру почётного караула.