— Что такое? Удивлен, что я могу поменять лицо?
— Угу. И не понимаю зачем этот маскарад, — сказал я и наконец-то взялся за кусок жаренного мяса.
— Это не маскарад. Неживая сущность живет во мне, постоянно подавляя человеческую и сложнее всего убирается с лица. Иногда она покрывает почти девяносто процентов тела, когда я пытаюсь слишком сильно сопротивляться приказам…. Системы. Но когда не сопротивляюсь, могу быть собой. Как например, сейчас. Мы с тобой по сути два гибрида. Только ты неживой и в тебе растет живое. А я живой и во мне растекается неживое.
Глядя на эту невероятно красивую девушку я четко осознал. Она лжет. Её тело давно превратилось в эту текучую субстанцию, слилось с её личность. От человеческого тела Элейн, Джулиана и Ксандра давно ничего не осталось. Но если Джулиан и Ксандр поглотили меньше этой субстанции, их превращение шло неспешно и контролируемо, то Элейн, оставшаяся в корабле — стала его частью давно. И сущность передо мной — осколок некогда цельной личности, пытающийся зацепится за остатки человечности за счет своей невероятной силы воли.
Ксандр наше способ перестать быть сущностью Уюн, сбежав в тело механоида. При этом он с помощью Элейн оставил себе возможности Конструктора. Что же касается Джулиана — он жаден до власти и эта сущность дала ему если не бессмертие, то долгий срок жизни и нечеловеческие возможности. И он не будет отказываться от этой великолепной возможности. И его совершенно не волнует что за этим может последовать геноцид человечества.
Элейн оказалась права. Эйн влияет на меня. И это он позволил осознать ложь, масштабы и сущность древней расы, стремящейся уничтожить все живое.
— Экелз?
— Прости. Задумался над твоими словами, — я с трудом вылез из тяжелых раздумий.
— Ты осознал что-то важное, — констатировала она с легкой полуулыбкой.
— С чего ты взяла?
— Я очень хорошо читаю людей.
— История Юма про чип — правда или нет?
— Это не ложь в полной мере, но и не чистая правда. Он получает только ту информацию, которую мы хотим ему дать в том свете, в котором мы хотим. И до некоторых вещей в моменте вашего общения он не дорос. Но когда его забрал Джулиан — многое изменилось. И Юм сейчас получил намного больше информации. Вкусное мясо?
— Да. Спасибо.
Дальше я ел молча. Элейн пила или дела натуральный вид, что пила чай, а потом продолжила заниматься делами.
Когда же я доел, поднос так же был отнесен в её ящик.
— Пойдем покажу то, что мало кто видел, — заговорщицки сказала она. — Но для начала тебе бы переодеться.
Я так и не уследил откуда она достала комплект термобелья и зимний защитный комбинезон со шлемом с прозрачным взором.
— Но здесь же тепло.
— Это пока.
— А как на счет душа?
— Потом.
Вздохнув, я без смущения снял с себя костюм для погружения в капсулу, надел сначала нижнее белье, потом термуху и защитный комбинезон. Элейн в это время не смотрела на меня, хотя не исключено, что у неё тоже есть обзор триста шестьдесят или другие органы чувств, помимо зрения.
— Идем.
Мы встал. Стол и кресло автоматически ушли под пол, оставляя за собой пустоту в этом огромном помещении.
— Слова Иерофанта о К-Тераксе правда? — Вспомнил я.
— Я не могу сказать точно. Информацию о нем во мне, если можно так сказать, удалили после нахождения в храме на Кагоре. Но Иерофант старый интриган. Логично что он может что-то знать, чего «не знаю» я.
— А его слова о жадности до власти — правда?
— Мой брат всегда был амбициозным. Но сейчас сложно сказать про то, жаден он или нет. Жадность — человеческая черта. А мы не люди и тебе стоит хорошенько это запомнить и записать в подкорке твоей головушки.
Под разговор мы дошли до стены. Я ожидал что откроется проем или спадет голограмма. Но то, что произошло, заставила меня покрыться липким потом.
Пространство будто исказилось, отворяя проход, за которым открылся вид нечеловеческого сооружения. Внутри пространства было заполненно аномалиями. Свет исходил непонятно откуда, открывая пустоту, в которой проворачивались многомерные кубы, напрочь ломающие мое зрительное восприятие. А ещё от пространства веяло чуждостью. Настолько сильной, что я парализовано замер, не в силах сделать шаг. А если сделаю — оно меня… сожрет.
— Нам потребовалось много мужества, чтобы войти сюда. До сих пор не понимаю, зачем я тогда настаивала и затаскивала их. Любопытство страшная вещь, убивающая доводы разума. Вошли трое. Вышли двое. Если бы кто-то только остановил меня тогда.
Её голос, наполненный горечью, доносился до меня словно из-под воды. Сглотнув густую слюну я спросил: