Выбрать главу

— Вы ведь снова что-то принесли. Марта, будьте добры, сходите к пекарю, благородный барон хочет чего-нибудь к кофе.

Толстозадая Марта начала было возмущаться, но уже через секунду мы остались с ученым наедине. Он не отводил от моего лица пристального взгляда, и видимо, что-то такое рассмотрел, потому что следующие его слова обрушили на меня целую лавину:

— Откуда все это, барон? Все эти машины — они слишком совершенны. За ними не один век серьезной работы, пусть и выполнены чертежи неумелой рукой, такое видно сразу. И не ваши они, готов поклясться чем годно. Все это — часть чего-то большего, уверен, даже огромного. Одного мне никак не понять: где и зачем во всем этом я?

Я замер, не в силах ответить. В моих планах этот разговор должен был рано или поздно произойти, но все указывало скорее на «поздно». Ох, не верно я оценил ученого, ох, не верно.

— Вы правы, дорогой друг, во многом. Эти чертежи — они действительно не мои, они… скажем так, довольно старые. Но я разбираюсь в них, пусть и по верхам, на уровне подкованного любителя. И вы мне нужны, очень нужны, потому что однажды может случиться что-то очень страшное, и я боюсь, что мир в его сегодняшнем виде не устоит.

Договорив, я опустил руки на колени, не отводя от ученого серьезного взгляда. Тот молча хмурился, играл желваками, порываясь что-то сказать, но сдерживался. Молчание затягивалось. Белл прикрыл глаза, с силой потер переносицу, на которой все еще выделялся след от оков, и, наконец, вздохнул, словно сдаваясь:

— Показывайте.

Когда перед ним на столе появилась банка с порохом и листок с расчетами, Кеннет взял листок и долго его изучал, потом спросил:

— Громовая соль? Мочевой камень? Что это?

— Лучше один раз увидеть.

Я открыл банку, оглядев стол, взял и поставил перед собой блюдце. Помня случившееся в лаборатории Аристарха, высыпал пороха совсем немного, после чего взял подсвечник и поднес огонь к порошку. Зашипело, но совсем не так зло, как в прошлый раз, и вспышка получилась куда как слабее, но демонстрация произвела впечатление. Кеннет отшатнулся так резко, что упал вместе со стулом. Я, наученный горьким опытом и потому успевший зажмуриться, подскочил со своего места и помог ученому подняться. Тот усиленно моргал слезящимися глазами и морщился от едкого дыма, пока я бегал к двери, чтобы пустить внутрь свежий воздух.

— Да, это было довольно впечатляюще… — Белл закашлялся. — Как вы говорите называется эта штука? Громовая соль?

— Она называется порох. Очень занятная вещь. Я уже даже начинаю догадываться, как ее лучше всего применять. Только отсюда, мой друг, вам придется переехать. — Дыма в этот раз получилось совсем немного, и он быстро рассеялся, я закрыл дверь и продолжил: — Нужно помещение побольше, да и окна нужны побольше, и чтобы открывались.

— Но это мой дом, благородный барон! — Кеннет мотнул головой. — Тут я работаю, в конце концов!

— Здесь не хватает места даже на то, чтобы испытывать модели, друг мой. А где нам экспериментировать над чем-то более… впечатляющим? На улице? Чтобы скоро весь город узнал, над чем вы работаете? И чтобы вскоре ваши разработки украли люди Альбертссона? Оливье? Еще кого-то, кого вы не назвали?

— Нет! — Кеннет взвился на стуле, сжал худые кулаки. — Ни за что!

— Вот именно. — Кивнул я. — Нас ждут великие дела, мой друг, но только если никто не помешает. Я найду новое место в ближайшее время. Вам с Мартой предстоит упаковать вещи, займитесь прямо сейчас.

Поднявшись из-за стола, я надел шляпу и двинулся к выходу. Пропустив в дверях вернувшуюся Марту, я взлетел по ступеням, успев услышать, как служанка грозно рычит, видимо, почувствовав едкую химическую вонь. В переулке ко мне поспешил чумазый мальчишка, сунул в руку клочок бумаги и стремительно скрылся. Еще по дороге мы с Авророй договорились, что она немедленно начнет поиск нового помещения для Белла, и теперь в руках у меня был список предполагаемых мест. Всего три пункта, я прикинул, где находятся указанные адреса. Все на окраинах, первый — у реки, достаточно высоко по течению, где вода еще не так изгажена. Второй — в старом городе, в районе, где обитает беднота. И третий — возле свалки, куда свозят хлам со всей столицы.

Потратив почти шесть часов на разъезды, я побывал во всех указанных ведьмой местах. Третий пункт отмел сразу, слишком уж там воняло. Огромная свалка, на которой бродячие собаки и вороны с чайками конкурировали в борьбе за еду с бродягами. Здесь для съема предлагалось приличное когда-то двухэтажное здание. Оно принадлежало разорившемуся семейству и было для этих людей в тягость, но смириться с тем, что на их земле теперь помойка и бросить дом они не могли. Потратив на размышления совсем немного времени, я отказался. Может, вонь и хороша для того, кто решит замаскировать химическую лабораторию, но мы-то собирались таиться совсем недолго.

Второй адрес был бы неплох, если бы не располагался в самом центре жилого квартала. Старый город оказался действительно старым. Одноэтажные дома, застройка такая плотная, что они словно липли друг к другу, тянулись длинной вереницей, разделенные узкими — двоим не разойтись — улочками и редкими проходами между домами, где можно было ободрать себе бока. Улицы то тут, то там перегораживало висящее на веревках белье, застиранное почти до прозрачности. Жила тут в основном беднота, и потому в страшной скученности. А я не был уверен, что у нас получится обойтись без происшествий, так что большого пожара посреди набитых людьми домов по возможности хотелось бы обойтись.

Вернувшись к пункту номер один, я еще раз внимательно все осмотрел. Просторный склад с высокими каменными стенами и тяжелыми воротами по обоим торцам, ближайшие постройки в десятках метров, что еще можно пожелать? Подвела только подъездная дорога: ее просто не было, только непросыхающие лужи и глубокие колеи. Но это было решаемо, так что вопрос с новой мастерской для ученого был решен. Встретившись с хозяином помещения, я быстро разобрался с оплатой, внеся задаток сразу за полгода и, не медля, отправился к Беллу. Если он уже решил вопрос со скарбом, можно было бы перебраться на новое место уже сегодня.

Находясь в прекрасном расположении духа, я не сразу заметил, что улицу впереди застилает дым. Откуда-то доносились крики, бежали люди. Когда повозка повернула на улицу, где находился подвал ученого, стала понятна причина переполоха: что-то горело. Выскочив из экипажа, я побежал в сторону пожара, протолкался через толпу и замер: горела мастерская Кеннета. Огонь вырывался из окон с лопнувшими стеклами, из дверного проема, смельчаки метались между пожарищем и колодцем неподалеку, выплескивали воду ведрами, но без особого толку. Я замер, ошарашенный. Кеннет погиб? Не может быть! Я оставил его одного всего на несколько часов! Что могло пойти не так? Перед глазами стояла злосчастная банка с черным зернистым порошком, так не любящим огонь. Я старательно гнал от себя видение, но оно упорно лезло, свербило в мозгу: оставить любопытного ученого наедине с новой неизвестной вещью, это как оставить ребенка с новой игрушкой и запретить ее трогать!

Глава 32

Руки опустились. Я стоял так близко к огню, что от жара стягивало кожу на лице, но мне было все равно. Кеннет погиб по моей неосторожности. И вместе с ним вся наша работа, пусть мы только начали. Найти нового — само по себе проблема, но человека никто не вернет. Сколько так прошло времени? Не знаю. Далеко не сразу я заметил, что кто-то дергает меня за рукав. Я отмахнулся, но этот кто-то не отставал, и я повернулся, чтобы прикрикнуть, но с удивлением обнаружил Марту. Краем сознания я уловил, что она выглядела непривычно и странно, что-то было не так с одеждой и прической. От нее пахло паленым волосом и дымом, кожа на лице и руках казалась почти багровой.

— Судырь, пройдемте-кось! Скорее, судырь!

Она буквально потащила меня сквозь толпу, расталкивая зевак, часть из которых уже начала расходиться. Я шел как в тумане, механически переставляя ноги и не давая себе труда подумать о цели наших перемещений. Мы протиснулись через последний ряд зрителей. Марта толкнула меня на прислонившуюся к стене лавку. Она вся была в грязных следах от сапогов, но это почти не задевало сознания. Я и представить не мог, что старый ученый окажется так мне близок, а уж теперь, после его смерти…