Горит костер на покрытом ягелем холме. Темнота кругом. На еловом острове воет матерая волчица.
Третьи сутки Торопов и Родышевцева в тайге. Начальница хотела еще дальше забраться. Переняла у Наумовны и повторяет в сотый раз: «Езжено всегда лучше неезженого». Куда идти-то? Какая тут рыба? И окушков даже нет, одни инфузории да блошки разные, каких только в микроскоп можно рассмотреть. Пользы от них человеку… Вода в озерах позеленела, пить противно. Начальница в каждую лужу заглядывает, берет пробы, подсчитывает что-то. Жучков, паучков ловит — помогай. Нет, поработает Николай в инспекции до снега и в ремонтные мастерские перейдет. Хватит с него.
Но с характером девка, ничего не скажешь. Не жалуется, не хнычет. Другая бы на ее месте слюни распустила. Поздним вечером, набросав на еловые лапы травы или мха, всегда ладони под щеку подкладывает. Как маленькая. Маленьким так спать вредно, а взрослым? Да еще нет-нет откроет глаза, спросит испуганно:
— Ты тут?
— Спи! — ответит Торопов.
Свернется калачиком, поджав колени. Спит. Сиди, парень, и карауль. Боится каждого шороха. Допекла. А тут еще в волчьи места надо заглянуть, в болота. Пусть другого проводника ищет.
Тоскливо стало в тайге. Ночи хмурые, темные. Время круто перевалило к осени. Был бы кто другой рядом, а то девчонка, к тому же начальство. Хотя и просто держится, по имени зовет, но все не то. Не знаешь, как и обращаться с ней, боишься сказать лишнее слово. У Наумовны слышал из-за дверей, за столом посмеивалась над ним вместе со старухой. А волка испугалась — на шею кинулась. Портянки станет сушить — отворачивайся, будто он босых ног не видел. (А красивые у нее ножки, не по сапогам!) В деревнях во время сенокоса мужики с бабами в одной бане парятся — «с комаров». И то ничего. Невидаль какая — ноги!.. Но все же отворачивался, ждал у костра, когда рассветет, караулил по ночам свою начальницу.
Нерадостная картина открылась перед ними при подходе к Замежной. На многие километры вдоль ручьев и речушек, питающих Сулу, от лесов остались лишь пни и догнивающие верхушки деревьев, зола на месте костров, где сжигались сучья. Даже подлесок не поднимается. Откуда взяться ему, если семенники вырубались!
Идет Николай, думает, который раз ему приходит на ум, что охрана поставлена как-то не по-ладному, не так, как следовало бы. Словно у плохого хозяина получается: крышу ремонтирует — в стенах перекос, бревна в стенах заменит, так печь рушится. В районе шесть инспекторов по рыбе, четыре инспектора охотничьих, лесники, лесничии в каждом сельсовете. Зачем их делить. Объединить бы.
Николай не замечает, что Родышевцева от усталости еле передвигает ноги. Хотела перешагнуть замшелую валежину, но споткнулась.
— Ушиблась? — Николай помог девушке подняться.
— Ничего, — и поморщилась. — Мне показалось, ты про объединение что-то сказал.
Они присели.
— Ногу жмет…
Ох, эти кирзовые сапоги, и кто их только выпускает! Проносил месяц — и конец. Ноги сырые, сапоги воду пьют. Стягивай их, тряси, выжимай портянки и опять, синея от натуги, натягивай. Еще по сухому шли, а коли болотом?
— Чего ж раньше не сказала? — Торопов с упреком глядел на Родышевцеву. — Стельки положила бы, помягче!.. Вон какие мозоли! Учись, как надо сапоги обувать.
Он положил в сапоги травы, помог потуже закрутить портянки, как учили в армии.
— Лучше сейчас?
Торопову казалось странным, как это люди не умеют ходить по лесу. Надо больше на носки ступать. В этом вся премудрость. В детстве сам ходил так же, как Сима, пока не перенял от старших и уклон туловища вперед и упругий, с виду неторопкий шаг. А может, это по наследству передается? Тайга не любит суеты.
— Объединить, говоришь? — Сима вернулась к разговору. — Для нас сейчас важно, чтобы лесники вдоль речек лес сберегали. Леспромхозы ликвидируются. Устьянка переходит в лесозащитную полосу, будет приравнена к южным районам. Вовремя спохватились. Тундра наступать начала, болота…
Они вышли к Суле километрах в трех пониже Замежной, к устью безымянного ручья.
— И здесь тянули? — Родышевцева всматривалась в отпечатки бахил на зеленом иле и в прижатую к дну реки траву.
— Не раз. Жили тут!
Из кустов чуть виднелся рукав серого плаща. Торопов раздвинул ветки. Две большие бочки стояли в кустах прикрытые ветками. Они были наглухо забиты. Рядом лежал топор. Значит, собираются еще приехать, иначе бы зарыли бочки. Торопов взял топор, вскрыл одну из них.
Бочка была до отказа набита лососем осеннего захода. От нее, казалось, пахло морем.