— Вот она. Цела. Успокойся.
Ворон слышал, как осыпались камни из-под ног, люди ползком поднимались по расщелине, туда, где качались вершины чахлых сосенок.
— Кар-р!..
Хозяин скалы, взмахивая седыми крыльями, полетел вниз по реке.
Что он увидел там, над чем кружит?..
Семужьи головы на берегу. Десятки голов…
— Не слушаетесь старых, — ласково журила их Наумовна. — На тебе, Микола, грех лежит. Что? Поглядели на Сулу? Узнали ее характер? Строптива.
— Узнали!.. Писем не приносили нам? — спросила Родышевцева.
— На почте справлялись сколько раз, где вы. С начальником сама разговаривала.
— Надо позвонить ему. — И Родышевцева ушла.
«Нагорит мне за лодку и мотор. И за начальницу тоже. Как горько жива осталась», — думал Николай.
— Окаянный, — ворчала на него старуха. — Своя жизнь не дорога, так и других за собой тянешь. Туда только берегом можно напрямик пройти. Нет чтобы спросить. В моего уродился, царство ему небесное. Такой же бесшабашный был. За Вороньим камнем избу поставил. Сорок сороков, бывало, притащит пушнины да еще пожалеет: мало, больше бы мог, да сила не берет. В Суле, сказывают, утонул, вещи находили, но кто его знает. Так и прожила век горюхой.
— Она же сама, Наумовна, — оправдывался Торопов.
— Сама! Сама! Затвердил. Это ты выучил. А тебя-то зачем к ней приставили? Что она понимает? Не сносить тебе головы, Микола… Чем ты ее присушил?
— Кого?
Хозяйка не ответила, убирала со стола посуду. Николай прилег на широкую кровать. Так приятно после реки, после ночевок у костра почувствовать себя дома.
— И чего вам надо? Жили бы, как люди, — продолжала Синегориха. Но в голосе ее слышался не укор, а одобрение. — Сказывают, семужка и повыше держится. Туда бы еще…
— Доберемся! — Николай закрыл глаза. Он слышал, как старуха звенела чашками, вытирала тряпкой стол, зачем-то приоткрыла заслонку печи, а виделась Сула, скалы, ворон, разбитая в щепки плоскодонка…
Эх, Николай, Николай, как ни крути, а никуда ты из инспекции не уйдешь, что бы ни говорил.
«А если уедет совсем?» — Торопов приподнялся, показалось, что Симы уже нет в Замежной.
— Скоро обещала вернуться?
— Никуда не денется твоя Симка! — ответила старуха, садясь за прялку.
Сенокос в колхозе уже кончился, и ей можно было снова заняться своими делами: написать письма внучатам, что ни разу не побывали у бабушки, позвать их в гости, связать разноцветные варежки и чулки для посылок. Семья у нее было большая, да поразъехались все в разные стороны. Поздно собирать: дети корни пустили. Так одна и доживает. Не хочется дом покидать. В городе, оно, конечно, лучше, газ там, свет круглые сутки горит, не спится — можно книжку почитать, любит она их, особенно когда про «жись» описано. Но и тут хорошо. Не забывают ее люди. То учительницы заглянут, вслух почитают, то геологов на постой возьмет — наобещают горы чудес. И Наумовна верит: скоро на Суле города вырастут. Только бы до междуречья добраться, не зря про него сказы сказывают.
— Встречу начальника, шепну, чтобы держал в ежовых рукавицах, — сказала она. — Неразумные. Радуйтесь, что живы остались. Суженых бог бережет!..
— Что вы, Наумовна, про такое…
— Молчи, девонька. Я побольше прожила. Вижу. Только ты береги его, Николашу-то… Ох, и попою скоро, ох, и попляшу. Винцом, чую, пахнет. Да чтоб сваты были. Честь по чести чтоб!
Машина мчится через бор по дороге, проложенной буровиками к первой, самой глубокой на Севере скважине. Мчится в сторону Устьянки. В песке купаются тетерева. Испуганно отбегая с дороги в густой подлесок, грузно взлетают на вершины сосен молодые глухари, с любопытством посматривают на ревущий ЗИЛ.
Жалко, Николай ружье утопил. Сейчас бы сбил на выбор самых крупных. Не мешало бы матери привезти. Но охотничья осень еще впереди.
Трясет на ухабах. Скрипят шаткие мостки, переброшенные на скорую руку через ручьи. Когда машина вязнет в песке, пахнет бензинным перегаром. Давно не слышал он этого запаха.
Сима перед отъездом спросила:
— На танцы махнем завтра?
Нет, на танцы Николай Торопов, пожалуй, не пойдет: друзья засмеют. Медведем его с детства прозвали. А вот в кино пригласит. Купит билет в двенадцатый ряд. Чтоб в центре. Смотреть лучше, и тебя все видят. То-то пилотов зависть возьмет. Они все за начальницей курсируют целой эскадрильей. «Занята. Работы много», — не раз слыхал Николай. И к матери в гости пригласит, чтоб знала, с кем он идет в клуб.
Машину снова тряхнуло на ухабе. То ли от толчка, то ли от радости, что возвращаются, что кончились их мытарства, Сима прислонилась к парню.